Сальваресу стало не по себе, когда он вдруг ощутил на своем лице влажный холод бегущих к шее пальцев и тихий, как шелест опавших листьев, голос одного из своих провожатых:
– Теперь уж скоро. Здесь поверни налево, следуй за братом Эстеро. Но будь осторожен, ступени крутые.
Сын губернатора Монтерея беспрекословно подчинился. С первого же шага он опустился в грот по колено и, цепко придерживаясь рукой за шершавую стену, скрылся внизу.
– Не бойся, смелее,– фыркающее пламя смолянистого факела высветило грубо вырубленные в камне ступени, а чуть позже озарило высокую стену, отражаясь в бесчисленных изломах кварцевой породы. Зияющая пустота дох-нула подземной сыростью и плотным запахом плесени.
Спустя примерно сотню-полторы коротких шагов ход процессии прервался такой же крутой, без перил лестницей. Поднявшись по ней и проследовав за Мансано в узкий скальный проем, Сальварес вновь изумился, ощутив игольчатое покалывание меж лопаток.
В просторной открывшейся взору пещере, украшенной старыми гобеленами и ткаными шпалерами99, за грубо сколоченным столом восседал незнакомый ему человек в бурой рясе под белой мантией, какие носили обычно босоногие карамелиты100. Сухие пальцы, боле похожие на когтистые лапы вурона или коршуна, монотонно перебирали крупные зерна четок. Четыре оливковых светильника горели в медных плебейских треногах по обе стороны незнакомца, пятнисто высвечивая его волевое лицо.
Глядя на всю эту суровую, почти аскетическую обстановку, Сальварес невольно вспомнил лоснящуюся золотом роскошь храмов Мехико, Дуранго, Леона… густой бой часов на соборных башнях, величавый звон испанских колоколов и пестрые толпы паствы. А каких родов Христова воинства там только не было! Красные мантии кардиналов и фиолетовые епископские цвета, черные рясы и крахмальные белые воротнички, усы и бороды, сверкающие кресты и ордена, не хватало, пожалуй, лишь красной камауры101 самого святейшего папы.
– Скорее уважь вниманием посла Монтуа, брат! —по-слышалось сзади злобное шипение, в спину толкнул чей-то костистый кулак.
Однако Сальварес не шелохнулся: замерев, он прислушивался к гулким и частым ударам сердца, и только будто собирался произнести обычное воинское приветствие, заведенное в братстве Иисуса.
– Смелее, сын мой. Здесь не каморра102. Я прибыл издалека по приказу нашего генерала, его высокопреосвященства Монтуа,– густая, чуть с проседью борода веедора103, а быть может, датария104 «черного папы»105 – де Аргуэлло не знал – покровительственно качнулась, темный агат глаз затлел особым доверительным вниманием.– Non multa, sed multum106 подсказывает и раскрывает нам глаза на истину. Я вижу, тебя смущает мой наряд?
Птичьи пальцы неспешно отложили четки на стол и, дернув шнурки, сбросили одежду