Всякий раз, когда он вторгался в мой уютный мирок, с ним врывался ураган. Он был Аполлоном, но он был и Эолом. Он управлял вихрями моей души, так что сокрытая во мне лира начинала играть такую мелодию, которой мой муж никогда, никогда не слышал… О, это хуже, чем испытывать горе смерти и разлуки навсегда! Сегодня я смотрела на крах моей мечты, нашей общей мечты, и он знает это, бедный Луций Корнелий. Но какая выдержка! Более слабый человек покончил бы с собой. Его боль, его боль! Почему я это чувствую? Я – деловая, практичная, прозаичная женщина. Жизнь моя налажена, я ею довольна. Но теперь я понимаю, какая именно часть меня всегда принадлежала ему. Она похожа на птицу, которая могла взметнуться вверх и парить, выводя трели, – и гори огнем под тобой земля, которая ничего не значит! Нет, я не жалею, что крепко стояла на земле, что никогда не взмывала ввысь. Уж такая я есть. У нас с ним никогда не было бы ни минуты покоя. О, у меня сердце обливается кровью при мысли о нем! И слезы мои – о нем!»
Поскольку Аврелия ехала впереди своей маленькой свиты, но позади сопровождающих их офицеров, никто не мог видеть ее слез, как не видели они Луция Корнелия Суллы, крушения ее мечты.
Гневное письмо Гая Норбана, посланное Сципиону Азиагену, не помогло избежать поражения, которое он навлек на себя сам. Больше всего был поражен Сципион Азиаген, когда, решив наконец дать сражение, обнаружил, что войско не хочет сражаться на его стороне. Вместо этого его восемь легионов перешли к Сулле.
И даже когда Сулла лишил его консульских полномочий и отправил собирать пожитки в сопровождении эскадрона кавалерии, Сципион Азиаген так и не понял, что Рим находится в трудном положении. Совершенно спокойно и в хорошем настроении он отправился в Этрурию и начал вербовать себе другую армию среди многочисленных клиентов Гая Мария, которые там жили. Гай Марий мог быть мертв, но память о нем будет жить вечно. В то время как Сципион Азиаген – всего лишь преходящее настоящее.
– Он даже не понимает, что прервал торжественно заключенное перемирие, – сказал Сулла с удивлением. – Я знал, что все Сципионы недоумки, но этот! Он недостоин имени Корнелия Сципиона. Если я возьму Рим, я казню его.
– Ты должен был убить его, когда он был у тебя в руках, – раздраженно сказал Поросенок. – Он еще доставит нам неприятностей.
– Нет, он – припарка, которую я прикладываю к нарыву Этрурии, – сказал Сулла. – Удаляй яд, Пий, пока имеешь дело с одной головкой. Не жди, пока назреет карбункул.
Это, конечно, было еще одним проявлением мудрости.
– Чудесная метафора, – усмехнулся Метелл Пий.
Хотя стоял июль и до конца лета было еще далеко, в тот год Сулла нисколько не продвинулся к Риму. С отъездом Сципиона оба лагеря объединились, и