– Господи, да кто у тебя отец-то?
– Он – старый партиец. Кандидат в члены Политбюро.
– А-а, а-а… – собственно, это было все, что я сумела сказать. Стало понятно, почему, когда я звонила Косте и трубку брал его отец, он всегда говорил: «Смирнов на проводе».
– И что, теперь ты не будешь со мной общаться? – спросил Костя.
– Ну, скажем так, коммунистов я не люблю. Но ведь сын за отца не отвечает.
Постепенно я познакомилась с Костиными друзьями, все они оказались теми самыми мажорами, о которых пел Шевчук. Нельзя сказать, что они были зажравшиеся и самодовольные. Наоборот, некоторые из них были образованны, имели прекрасные манеры, знали иностранные языки, короче, имели настоящую светскость, которой совковым молодым людям отчаянно не хватало. Лоск, наверное, я бы им простила. Но вот то, что они все были антисемитами, простить было сложнее. В результате наши с Костей пути стали расходиться, и теперь мы лишь изредка перезванивались.
Но диктофон у него точно должен был быть. Не у самого, так у кого-то из его друзей. Я набрала Костин номер.
– Найдем тебе диктофон. Самый лучший. Только одно условие – ты потом придешь ко мне, и мы все вместе послушаем интервью. Идет?
Как я начала писать
Когда началась моя журналистская деятельность, мне пришлось преодолеть один свой довольно неприятный для выбранной специальности недостаток – я не умела писать. Писать я не умела никогда. Не просто не умела, а ненавидела и ужасно страдала, когда меня заставляли это делать. А заставляли часто: наша учительница русского языка была просто фанаткой сочинений. Мы писали обо всех репродукциях, которые были в учебнике по литературе. Я их до сих пор помню, эти ненавистные картины классиков советского реализма: Яблонская с ее «Утром», Решетников, «Опять двойка», «На новую квартиру» Лактионова.
Кроме этих, были еще передвижники с примкнувшим к ним Репиным, которых я тоже с тех пор ненавижу. Некоторые картины пользовались особой любовью нашей учительницы, и по ним писали даже не одно сочинение – «Тройка» Перова, «Бурлаки на Волге» Репина. Или его же, Репина, «Не ждали».
Ну что может написать ребенок про все эти картины? Что-то я, наверное, пыталась из себя выдавить, как и все, но маме мои потуги были категорически неприятны, и она, как человек, легко и хорошо пишущий, наверное, сильно страдала. Может быть, она просто хотела мне вначале немного помочь, чуть-чуть подправить, но в результате мои и так скромные способности к изложению своих мыслей в письменном виде были полностью парализованы. Писать самостоятельно у меня больше не получалось. Я мучила и мучила мать, пока та не сдавалась и не садилась за сочинение вместе со мной – вернее, вместо меня. Кроме картин, нужно было еще писать про книги, про каникулы, про любимые места нашей необъятной Родины,