Инспектор-учитель отвернулся от него и обратился к другим учителям:
– Вы как думаете, господа?
– Лучше оставить, – произнесло несколько голосов.
– Извольте в таком случае! – сказал инспектор-учитель и поспешил уйти.
– Лучше оставить, лучше! – пропищал ему вслед Николай Силыч и высунул даже язык.
Отец Никита только развел руками. Он всегда возмущался вольнодумством Николая Силыча.
Павел все это время стоял бледный у дверей залы: он всего более боялся, что если его выгонят, так это очень огорчит старика-отца.
– Что же? – спросил он, усиливаясь улыбнуться, вышедшего из совета Николая Силыча.
– Проехало мимо, оставили, – отвечал тот.
Павел вздохнул свободней.
– Очень рад, – проговорил он, – а то я этому господину (Павел разумел инспектора-учителя) хотел дать пощечину, после чего ему, я полагаю, неловко было бы оставаться на службе.
Николай Силыч только с удовольствием взглянул на юношу и прошел.
По бледным губам и по замершей (как бы окостеневшей на дверной скобке) руке Вихрова можно было заключить, что вряд ли он в этом случае говорил фразу.
– Оставили, господа! – сказал он товарищам, возвратясь в класс.
– Ура, ура! – прокричали те в один голос.
– Ну, теперь я и другими господами займусь! – сказал Павел с мрачным выражением в лице, и действительно бы занялся, если бы новый нравственный элемент не поглотил всей души его.
XII
Кузина
Павел перешел в седьмой класс и совсем уже почти стал молодым человеком: глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад, на губах виднелись маленькие усики. В один день, когда он возвратился из гимназии, Ванька встретил его, как-то еще глупее обыкновенного улыбаясь.
– Дяденька ваш, Еспер Иваныч, приехал-с, – сказал он, не отставая усмехаться.
– Ну вот и отлично, – проговорил Павел тоже обрадованным голосом.
– Они нездоровы оченно! – продолжал Ванька.
– Как, нездоров и приехал? – спросил с удивлением Павел.
– Их привезли-с лечить к лекарям… Барышня к ним из Москвы тоже приехала.
– Воспитанница, что ли?
– Да-с!.. Анна Гавриловна присылала кучера: «Скажите, говорит, чтобы барчик ваш побывал у нас; дяденька, говорит, нездоров и желает его видеть».
– Я сейчас же пойду! – сказал Павел, очень встревоженный этим известием, и вместе с тем, по какому-то необъяснимому для него самого предчувствию, оделся в свой вицмундир новый, в танцевальные выворотные сапоги и в серые, наподобие кавалерийских, брюки; напомадился, причесался и отправился.
У Еспера Иваныча в городе был свой дом, для которого тот же талантливый маэстро изготовил ему план и фасад; лет уже пятнадцать дом был срублен,