Виталик даже по-русски говорил абсолютно чисто, причем получше некоторых «наших русских» собратьев, которых за дебильный блатной акцент хотелось иногда удавить на месте!
У Виталика, правда, была необычная речевая особенность: он иногда заикался, причем только на глухих согласных в начале слов и только в те моменты, когда что-то увлеченно рассказывал на публику. Нет, перед аудиторией Виталик, разумеется, никогда не робел – не тот человек, – просто такое происходит, когда у рассказчика в голове роится куча мыслей и он, не прерывая повествования, обдумывает, какую и как именно высказать!
Каждый по-разному выходит из этого положения: кто-то мычит между фразами, кто-то растягивает окончания, кто-то заполняет смысловые промежутки словами-паразитами, кто-то делает резкие паузы, как наш президент, а Виталик выкручивался таким вот образом… Впрочем, эта фирменная речевая изюминка совершенно не раздражала и не портила впечатления, придавая личности Виталика дополнительную индивидуальность и обаяние и говорила скорее не о каком-то недостатке, а об уважении к своим слушателям и о том, что ему не всё равно, как он и что несет.
Это, кстати, принципиально отличало его от Ивана. Нет, разумеется, Иван тоже думал, что говорит, но если Виталик при общении руководствовался в основном эмоциональными порывами, предпочитая говорить и думать одновременно, то Иван обдумывал любой разговор или беседу хоть немного, но заранее. Виталик, например, заметив, что группа, поднимаясь по склону, неправильно ставит ноги, мог тут же всех остановить и прямо с ходу начать объяснять, как это делать правильно. Или, неожиданно заметив, что у кого-то что-то неправильно сидит или закреплено из снаряжения, тут же подходил, объяснял, что́ не так, и помогал исправить, попутно обращая внимание на похожие нюансы. Или ему могло неожиданно прийти в голову что-нибудь показать или рассказать (если это не была, конечно, запланированная программой достопримечательность), и он так же мог остановить группу у какого-нибудь камня, растения или дерева и рассказать о них всё, что знал.
Иван же так поступал крайне редко, да и то только в том случае, если отсутствие немедленного нравоучения не грозило каким-нибудь ЧП. Обычно он в течение какого-то времени подмечал окружающие детали, обдумывал, что рассказать или что спросить, и, только выстроив четкую цепочку мыслей, начинал разговор или беседу.
Поэтому речь Виталика была немного сбивчивой, но более душевной, а речь Ивана – четкой, но более строгой. В общем, роли души и мозга своей организации они оправдывали по полной программе.
Но в одном они были здесь похожи: ни Виталика, ни Ивана застать какой-то неожиданной темой или вопросом врасплох было практически невозможно. То есть это собеседник думал, что тема неожиданная, – на самом деле оба инструктора прекрасно чувствовали