Мне не нужны эти цифры. Достаточно того, что вижу, как забегали глаза у помощника. Но лишать себя порции его нарастающего ужаса не собирался. Я как вампир. Упиваюсь каждой секундой под щелканье кнопок калькулятора. И только оно прекращается коротко рявкаю, не отводя глаз:
– Неси сюда!
Пигалица словно прилипла к своему месту, и мне приходится перевести свой взгляд на нее и повторить угрожающе леденящим тоном, разделяя слова:
– Встала. И принесла. Быстро.
Мне без разницы, что на нее действует сильнее, но она вздрагивает, медленно встает, поднимает лист – он трясется так, что я слышу его шелест, – и подходит.
– Села!
В этот раз повторять не приходится. Справа отодвигается стул, и она садится даже не на край – клянусь, она едва касается задницей сиденья, – все, чтобы дистанция между нами была максимальна. Я смотрю на ее расчеты, отмечаю, что бумага местами мокрая, и снова поднимаю глаза на помощника, разворачивая лист к нему:
– Интересная картина. Правда?
Он судорожно кивает, не взглянув на цифры, что только подтверждает мой вывод – подтасовывали они не в первый раз.
– Назови хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя уволить? – спрашиваю я, делая акцент на последних четырех словах.
Он молчит, а мне и не нужны его слова. Все, что я услышу, будет лебезящей бредятиной, но не настоящей причиной. Скажи он, что все это делал ради дорогостоящей операции для кого-то из родных, я может быть частично его и понял. Но я вижу перед собой лишь трусливое ссыкло, как говорит Кума. Ссыкло, жадное до чужих денег и не способное заработать их честно.
– Уволен. – тихо шелестит мой голос, – Пропуск, телефон и ключи на стол. Прямо сейчас. Пять минут на то, чтобы вынести свой хлам из бывшего кабинета. Трудовую… советую завести новую. А теперь, пошел на хрен из моего кабинета! Увижу хотя бы раз рядом с офисом…
Я замолкаю, оставляя ему право самому додумать, что с ним может произойти. На столешницу один за другим выкладывается то, что я требую. Алеутов подходит к дверям и бросает на пигалицу короткий взгляд, но я успеваю заметить, что в нем вспыхивает ненависть за все произошедшее. Даже здесь он поступает как ссыкло, перекладывая вину на непонятную мышь.
Минут пять мы сидим в абсолютной тишине, а потом я подхожу к мусорному ведру и достаю из него самолетик. Разворачиваю его, разглаживаю и щелчком пальца отправляю под нос пигалицы.
– Если по каким-то причинам ты не можешь понять, что это… – начинаю я, намекая на ее слезы, – …поясню. Это приказ о твоем увольнении. Мне не интересно, чем был вызван твой исследовательский интерес и что ты забыла в чужом кабинете.
Прохожу за ее спиной, смотрю на дрожащие плечи, удивлённо хмыкаю – ревёт, но так, что не слышно ни звука, – и подхожу к своему креслу. Беру три папки с личными делами, достаю из ящика четвертое – папку, которую изучал последние дни тщательнее