Давным-давно, еще во времена СССР, папа пришел на этот завод простым рабочим. И много лет что-то вырезал на токарном станке. В этом смысле я считаю, что мне повезло с папой, потому что, уверен, в нашем классе никто не знает, чем токарь отличается от слесаря.
Так папа работал, пока не вступил в коммунистическую партию – он говорит, что это было сложно и брали не всех. После этого его назначили мастером, потом начальником цеха, одновременно папа заочно окончил институт. Чтобы вас совсем не забалтывать, расскажу финал: когда папа стал директором завода, Советский Союз закончился, о чем папа грустит до сих пор, ну и я вместе с ним.
Я не жил в СССР, и про то время сейчас всякое рассказывают, но если папа из простого рабочего к тридцати годам стал директором целого завода, то, наверное, кое-что было неплохо.
Папа с этим своим заводом намучился сначала – там случилась разруха, например вообще не было денег. Но потом все наладилось и папа страшно разбогател, но так как он человек принципиальный, то у него все работники получают часть прибыли – они все собственники завода. Словом, бедных работников у папы нет. На работе у них бесплатная столовая, для детей бесплатный детский сад, и в отпуск на море они тоже ездят бесплатно.
Рабочие папу ценят и любят, можно сказать, даже обожают, но я, наверное, не буду токарем. А на директора я не похож внешне. Я где-то посерединке.
Ну вот, теперь, когда картина для вас еще немного прояснилась, можете полюбоваться, как мы сидим в самолете. Папа у окна. Он любит смотреть в окно во время полетов, так же как и я – я сижу прямо перед ним и наслаждаюсь видом облаков. Рядом с папой сидит мама с бледным лицом: она летать боится, и ее мутит.
Я про нее толком ничего не рассказал, но особенно и нечего. Они познакомились с папой, когда он уже стал директором, а она просто продавала на улице мороженое. Папа купил у нее пломбир и тут же влюбился. После свадьбы она уже больше никогда не работала, хотя я считаю, что продавать эскимо и пломбир на улице – это хорошая работа. И веселая.
Мама сидит дома с таким же выражением лица, как и в самолете. Радуется она только в тот момент, когда протирает свои десять тысяч фигурок из фарфора.
Рядом с мамой – Клара, тоже бледная. Но она сидит, вцепившись в телефон, смотрит в экран не отрываясь и так жадно, что, кажется, еще немного, и она его съест.
Это был уже второй самолет на сегодня, так что мама бледнее обычного в два раза, а мы с папой довольны. Каждый год мы с ним летаем в Сочи, а мама с Кларой едут туда на поезде. Но до Марокко на поезде не доедешь. Африка все-таки.
Пересаживались мы с самолета на самолет в Риме, где я бегал по аэропорту вдоль и поперек – это пока папа ел, а мама с Кларой сидели и не шевелились, как скрепки. Мне вообще нравится все новое, тем более когда на голову сваливаются неожиданные каникулы. Восторг и воля.
У меня такой же телефон, как у сестры, но