ЗЕЛЬДА (просматривает пластинки, лежащие рядом с «Викторолой»). В этом проблема с Францией. Никто никогда не замолкает. И туалеты такие примитивные. Писать приходится в чайную чашку. Вообще-то на Юге всех юных дам учат писать в чайную чашку в пансионах благородных девиц, но я пансионов не заканчивала, поэтому теперь писаю в супницу. Не так и легко писать в чайную чашку, знаешь ли. Хотя и не так сложно, как срать в кофейник. Так что, видел новые эротические сны со мной? Скотт говорит, что ты постоянно видишь меня в своих эротических снах.
ЭРНЕСТ. Скотт рехнулся.
ЗЕЛЬДА. Нет, это как раз по моей части. Я думала, тебе снится леди Дафф[2]. Я видела, как ты таращился на нее. Тебя возбуждает титул? Или это запах денег?
ЭРНЕСТ. Это запах чего-то.
ЗЕЛЬДА. Ты флиртуешь с этой аристократической шлюхой, а твоя бедная жена рыдает в углу. Ты используешь людей, а потом отшвыриваешь и пишешь о них всякие гадости.
ЭРНЕСТ. Именно этим писатели и занимаются.
ЗЕЛЬДА. Постыдились бы. Скотт говорит, что ты хочешь писать, как рисует Сезанн. По мне это все равно, что хотеть кататься на коньках, как Моцарт.
ЭРНЕСТ. Я хочу, чтобы моя проза обладала чистотой и реалистичностью картин Сезанна.
ЗЕЛЬДА. Лично мой герой – Эл Джолсон[3]. Ты согласен, что он круче Иисуса?
ЭРНЕСТ. Никогда об этом не думал. Но точно круче Эдди Кантора[4].
ЗЕЛЬДА. Ты действительно думаешь, что Иисус смог бы петь, как Эл Джолсон? Смог бы Иисус спеть «Маму», или «Свани», или «Апрельские дожди» так же хорошо, как Джолсон.
ЭРНЕСТ. Я не знаю, какой у Иисуса опыт по части пения и танцев.
ЗЕЛЬДА. А теперь ты смотришь на меня свысока.
ЭРНЕСТ. Иногда, Зельда, ты не оставляешь человеку выбора.
ЗЕЛЬДА. Тебя достают властные женщины. Мисс Стайн говорит, что для женщины обрести власть совсем не проблема. Гораздо сложнее ею распорядиться.
ЭРНЕСТ. Она говорит, что погоня за властью, как и погоня за удовольствиями, просто еще одна форма самоубийства.
ЗЕЛЬДА. Что ж, самоубийство возбуждает.
ЭРНЕСТ. Отнюдь.
ЗЕЛЬДА. Возбуждает, если ты все сделаешь правильно.
ЭРНЕСТ. Если ты все сделаешь правильно, ты умрешь. Что может быть возбуждающего в собственной смерти?
ЗЕЛЬДА. Не знаю. Скажу тебе, когда умру. И ждать долго не придется, учитывая наш со Скоттом образ жизни.
ЭРНЕСТ. Зельта, ты такая красивая. Такая жалость, что ты не глупая. Глупой ты была бы гораздо счастливее.
ЗЕЛЬДА. Не была бы. В отличие от тебя. Я понимаю, почему ты говорил Скотту, что я чокнутая.
ЭРНЕСТ. Он проводит все время, говоря с тобой обо мне?
ЗЕЛЬДА. Не все, но достаточно много.
ЭРНЕСТ. Я бы не обращал внимание на то, что говорит Скотт, когда он пьян.
ЗЕЛЬДА. Убийство животных доставляет тебе наслаждение. Думаешь, это нормально?
ЭРНЕСТ. Это абсолютно нормально. Люди – охотники. Такими мы созданы. И если тебе не приходится убивать, чтобы пообедать, это лишь означает, что кто-то еще сделал это за тебя.
ЗЕЛЬДА.