Босуэлл глядел на Злобного Уота, и диву давался, пытаясь понять, верит ли Уолтер Скотт сам тому, что говорит. Если верит, то сладить с ним будет вдвое трудней. После юности, проведенной с Брихином, Белокурый искренним людям всегда предпочитал двуличных, ибо от первых никогда не знаешь, чего ждать, а вторые руководствуются обычно своей выгодой, которая предсказуема.
– Когда пойдете за Картер Бар, можете рассчитывать на меня целиком и полностью, – невозмутимо продолжал гнуть свое Бранксхольм, – я ваш, Лиддесдейл, мечом, людьми и умениями…
– Не уверен, – отвечал Босуэлл, глядя ему прямо в глаза, – что пойду к Картер Бар зачем-либо, кроме как вершить правосудие хранителя Марки в День перемирия…
Уот только пожал плечами:
– Воля ваша. Мягко стелете, да жестко придется спать.
– Кому?
– Вам, конечно же… Но это по первости, – улыбнулся сэр Уолтер самой обаятельной из своих ухмылок. – В вас, Лиддесдейл, течет добрая кровь Хепбернов – рейдеров и убийц – ты ж не в обиде на правду, старина Болтон?
– Говорил я матери, – подтвердил Патрик Болтон, – что ни к чему увозить мальчишку на север, сами справились бы с его воспитанием… так вот вам результат!
– По первости! – понимающе кивнул Бранксхольм и продолжил, по-прежнему обращаясь к молодому графу. – Кровь всегда покажет себя. Так что только дело времени, когда вы измажетесь впервой и станете своим в наших местах. Вы, милорд Хранитель, знаете, что в Долине вас уже прозвали Белокурым? Или Красавчиком?
– Странно было бы, если б чернявым, – хмыкнул Босуэлл. – Или уродом.
– Не скажите, – отвечал Бранксхольм с полной серьезностью. – Вот, скажем, Уилли Бернс Бурундучье Рыло или Оливер Данд Худая Жопа могли бы в полной мере оценить приязнь, с какой к вам отнеслись в Лиддесдейле, Патрик Хепберн, граф Босуэлл.
Граф Босуэлл приподнял бровь, переглянулся с дядей и захохотал:
– Прошу пощады, сэр Уолтер! Согласен! Готов признать, что мои прозвища можно объяснить только всенародной любовью…
Это было душевное застолье, полное грубых, но дружеских шуток, однако даже разделение хлеба и вина со Скоттом далеко не обещало безопасности общения с ним. И Болтон, и Босуэлл взвешивали каждое слово, которое обращали к именитому рейдеру, ибо цена случайно вылетевшей в разговоре бестактности была – жизнь. Твоя, твоих людей, твоих потомков. Да, это Граница, как говорил второй дядя, Уильям Ролландстон. Хорошенькая леди Бранксхольм распоряжалась столом, нимало не смущаясь отнюдь не куртуазными диалогами мужчин. Граф равнодушно и вежливо – на всякий случай – смотрел поверх головы леди, поссориться с Уотом по такому поводу совсем не входило в его планы. Сэр