заключалась в том, что я был своего рода кошелёк-охранник. Они, в облачении подрясника, заходили в любом магазине предлагали помолиться за здравие родных, накануне, якобы, отъезжая в какие-то Псковские пещеры. Одно имя стоило опять в сумме двадцати рублей. Деньги передавались мне, а квитки, взятые в Казанском соборе, сжигались под их молебен. Я был, в отличие от них, одет в гражданскую одежду, но с бородой. Это делалось на случай, если менты хапнут нас, то я по типу левый, а у них в наличие не копейки. И всё шло прекрасно. В день мы «рубили» не по одной тысячи рублей и после работы бродили по кабакам и разливухам, нажираясь до свинячьего вида. И брели к себе в келию семинарской общаги сытые и пьяные, довольные и уставшие от пройдённого дня, но дорога домой была и опасна, и трудна. Проспались по-разному, бывало и в вытрезвителе. И вот опять нас везут уже изрядно пьяных в отделение милиции. Фиона совсем окосел. Свиду, он был худощав, очень добр, начитан и наивен. Выражение лица, особенно пьяного, походило на лик тупорылого барана с косыми глазами. Серафим, напротив, был раскосый и жирный, как свинья, жадный и хитрый. Постоянно приходилось его шманать вплоть до гудка. Правда в анальное отверстие лазил отец Фиона, он же и был инициатором обыска всех по очереди, разумеется, кроме меня, ведь деньги были у меня, да и мог врезать по сопатке или по печени для доверия и веры в моё слова, поэтому они всегда верили в мою конкретность. И после обнаружения денежных купюр, отец Серафим каялся и просил прощения, ставая на коленки, удивлённо недоумевая, как они туда закатились, бормоча:
– -А як же они туда замотались?
Доставив нас в очередное отделение милиции, дежурный приказал закрыть нашу банду в обезьянник, где уже вялились два туркмена и вшивый, вонючий, бездомный чмо, одетый в зимнее, хотя жара за бортом была плюс тридцать, а он ещё и в зимней шапке. И говорит без спроса, что с рыбалки, мол, утром холодно, а сам чешет то лопатки, то ягодица, то шею, то подмышку, то подошву, не снимая ботинок, то пах и другие места. И это правда.
Фийону мы завели в клетку подмышки и уложили на скамью ожидания. Тот уволился на спину и захрапел, открыв рот по самое не хочу, от куда вытекала медленно слюна и путалась, пеленая волосню бороды и усов. Присев на слизь мухи липли, как к ядовитой липучке от москитов. Серафим подрёмывал сидя. А я пытался остатки денег спрятать в подошву, там у меня был встроен кошелёк-тайник. Неожиданно решётка отворилась и во внутрь зашёл самый здоровый, наверное, из всего ГУВД, андроид с автоматом на плече. Он медленно, поедая глазами, осмотрел чмыря, потом, как орёл бросил взгляд на азиатских близнецов разного возраста, те аж прилипли от взора блюстителя к стене, раскрыв глазные узкие прощелены до пяти рублёвой монеты, обозвал зрачками нас и остановил взгляд на спящем Фийоне, у которого к тому времени в круг рта уже кружил рой мух, напоминая воронку смерча. Серафим приоткрыл
