Дочь окончила Никито-Романовскую церковно-приходскую школу при Никитском женском монастыре, основанном ещё в 1534 году и достроенным в конце 16 века боярином Никитой Романовым, дедом первого царя из этой династии; ездила от школы в Константинополь, и, видимо, училась ещё где-то, судя по её гимназическому платью на фотографии. Дед познакомился с ней на Тверском бульваре, любимом месте прогулок москвичей. Через 2 года, в 1909 году, когда ему было 19 лет, а ей – 17, они поженились. Родила она ему пятерых детей. Два Шурика, 18-го и 20-го годов рождения, умерли в младенчестве от менингита. Ещё один сын – Владимир, в 41 году в 17 лет приписал себе лишний год и пошёл в ополчение, под Вязьмой был ранен, попал в окружение. Выходили его – мальчишку, монахини женского монастыря. Поправившись, поздней осенью он смог вернуться к своим. В дорогу монахини дали Владимиру миниатюрный медный складень. На трёх его створках были ювелирно вычеканены сюжеты из Библии.
Месяц Владимир был на проверке в фильтрационном лагере как «окруженец», потом призван в РККА и воевал на самой передовой до Победы в расчете 82-х миллиметрового миномета. Был четырежды ранен. Вспоминал кошмар боев за Будапешт. Закончил войну в Эстонии. В 1956 году погиб на охоте (случайный выстрел в руку из не поставленного на предохранитель ружья и большая кровопотеря). Две дочери, старшая Валентина, и Серафима – мама Женьки, слава Богу, прожили полную жизнь.
Анна Степановна в голодные времена Гражданской войны и безработицы в Москве переехала в Жуково, занималась сельским хозяйством, была даже председателем первого колхоза, ездила к Мичурину, привезла от него саженцы фруктовых деревьев. От работы и солнца была худая как щепка и смуглая. Деревенские, среди которых четверть были родственниками, её уважали, приходили советоваться по разным вопросам. Особенно часто заходили двоюродные сестры Софья и Люба. В середине 50-х вышла из колхоза и стала жить нормальной жизнью, занимаясь домом и своим садом.
За непоседливость и излишнее любопытство дед и бабушка Женьку иногда величали «неслухом» и «озорником», на что он совершенно не обижался. Во-первых, он не особенно понимал значение этих слов, а во-вторых, произносились они, как правило, с улыбкой. Так получалось,