– Но ведь у тебя есть Женька. – сказала Даниель, не потрудившись обнять Любу в ответ.
– Мы с Женькой просто одноклассницы. Она не такая мне подруга как ты. Ты ведь сама сказала, что лучшая подруга может быть только одна.
И хотя Люба повторяла эти слова чуть ли ни каждый день, Даниель все равно этого было мало. Она продолжала изводить подругу день за днем. Так продолжалось вплоть до четвёртого класса. С годами Даниель становилась все более жадной на внимание, и все более ненасытной требовательной в отношениях. Обидчивое выражение приросло к ней настолько, что даже в минуты полного уединения, она не снимала с себя эту маску. С братьями она напрочь перестала общаться, обдавая их при встрече только холодным молчанием. Для нее это верхом нормальности не отвечать, когда ее о чем-то спрашивают. А потом выйти из комнаты как ни в чем ни бывало и пытаться завязать с кем-то разговор. И если братья отвечали ей тем же равнодушием в отместку, она вдруг начинала недоумевать к чему такая несправедливость. Снова пряталась в свой панцирь, и все время повторяла, что ее никто не любит, и она никому не нужна на этом свете. Отношения с мамой и тетей с каждым днем становились более отдалёнными. Все дело в том, что мама познакомилась с другим мужчиной, и это никак не входило в планы Даниель. И все эти два года как бы Даниель не старалась, она уже не могла овладеть маминым вниманием на все сто процентов. И какие бы ухищрения она не придумывала, все оказалось бесполезным. Сначала Даниель слишком часто прикидывалась больной. Потом говорила, что в школе ее все обижают и игнорируют, а дома Леша и Дима достают ее своими шутками. Мама и тетя как могли так и окружали ее своей заботой. Но в конце концов слезы Даниель, и ее вечные обиды стали для всех членов семьи невыносимыми. Даниель было уже десять и несмотря на свой маленький рост, черты лица ее уже заметно обострились и лишили ее той детской миловидности. И теперь когда Даниель надувала губы, пыталась нагнать на себя больной и усталый вид, пустить слезу и прочие излюбленные трюки, все это уже не вызывало большого умиления со стороны. Теперь мама нередко раздражалась на нее, игнорировала ее слезы, и даже бранила ее за такое явное притворство. Лет так в девять у Даниель прорезался голос и она начала открыто огрызать и требовать свое, учить маму жизни и заявлять что верно, а что нет. Вне себя от гнева мама ни раз пыталась вразумить Даниель, но так как часто теряла контроль над своими эмоциями в порыве ярости, у нее не получалось привести трезвые аргументы или же просто поговорить с дочерью спокойно. Так что в скором времени они совсем отдалились. И во всем этом Даниель винила только одну маму. Нужно бы отметить, что в любой ссоре Даниель не ощущала свою вину и угрызения совести. Как-то раз она услышала от своей тети, что если ты не виноват, то в твоем сердце будет мир и покой,