В хорошую погоду от дома Фишера до дома Саломона десять минут ходу, но в эту погоду и с такой шубой Людвиг едва доковылял за двадцать. Порыв ветра несколько раз сбивал с него шапку, и Людвиг хватался за парик, зло отгоняя снежную метель тростью, словно сражаясь с невидимым великаном, хрипел, кашлял, ногами расчищая дорогу. Вот, наконец, и дом Саломонов. На первом этаже бледный свет. Громко и долго стучал. Дверь отворила дочь.
– Ой, Ван Бетховен! Заходите, заходите.
Капельмейстер поспешил закрыть за собой дверь. С лестницы спускался сам хозяин
– Что случилось?
– Да ничего особенного. Завтра крестины, вот решили собраться все у госпожи Баум часам к пяти. Сейчас темнеет рано.
– Да, да. С первенцем Вас!
Людвиг кивнул.
– Днем крестины, а к пяти, я думаю как раз, -еще раз уточнил Людвиг.
– А кто крестные? -спросил Саломон.
– Госпожа Баум и я.
– Значит внук Людвиг?
Капельмейстер заколебался, смешно нагнув голову, запрятал глаза под самую шапку.
– Они решили… сами… я-то… что..
Дочь Саломона не утерпела.
– Знаем, в честь кого.
– В общем, сбор у нее, -уже уверенно произнес Людвиг и глубоко закутался в шубу. Быстро закрыл за собой дверь.
Проводив отца, Иоганн поспешил в комнату жены. Магдалена не спала. Она и до родов не отличалась здоровьем, а сейчас на лице остался лишь острый нос и темные круги под глазами. Сами глаза, как два уголька, сверкали затухая и загораясь в полумраке. Она тяжело дышала, младенца положила рядом с собой, укутала еще одним одеялом. Так, конечно, теплее. Окно, в летнюю погоду дарящее свет и тепло, задернуто пледом и на вторые рамы просто нет денег. Щели в раме заткнуты тряпьем и в камине лишь одно
полено, а на столе одна свеча. Комната скупо обставлена: все лишь самое нужное. Большая кровать под балдахином, два стула, рукомойник, старый платяной шкаф и рукомойник тумбочка. Вот и вся обстановка. В полутьме Иоганн споткнулся о маленький табурет.
– Зажги еще одну свечу, -тихо сказала Магдалена.
– Да ладно. Привык. Как он?
– Спит. Я покормила и он сразу уснул. Я, кажется, тоже вздремнула. Был отец?
– Да.
– Я чувствовала. Словно сквозь сон голоса и я или сплю или брежу. Он как…
– Нормально. Все хорошо. Мы даже улыбнулись друг другу.
– Почему он не зашел, не посмотрел внука? Он по-прежнему не любит меня?
Иоганн засуетился. Пересев на кровать, он осторожно умастился около младенца. Взяв в
свою ладонь худую и холодную, как лед, ладонь жены сжал ее, поднес к губам, нежно подышал на нее.
– Успокойся,