Через пару недель всё таки решил, послушать обстоятельства произошедшего, с новостей: «кровавая разборка, на почве долгов и конкуренции, в стиле девяностых, два разыскиваемых уголовника убили десять человек, ворвавшись в кафе начали стрелять с пистолета Макарова и автомата Калашникова, основные цели для них: «четыре опера миграционной службы» в гражданской одежде, так же под обстрел попали ни в чем невиновные люди». Маша получила две пули рикошетом, в район позвоночника и спины; далее выяснилось это Иван Иванович на расстоянии заказал убийство стрелков в СИЗО. Меня очень волновало, как я попал в больницу, на этот мой вопрос Гоша спросил меня: «я точно хочу об этом знать?», я ответил: «ДА!». Гоша начал говорить «В тот момент, когда мы тебя держали, вокруг происходила паника, приехал Машин отец, ты его не замечал, а в момент он тебя заметил и принялся в твою сторону кричать нецензурной бранью, обвиняя тебя в случившимся, ты так же не обращал внимания, но только стали выносить тело Маши, тебя не удержали и ты вырвался…подбежав к носилкам, встал на колени и стал просить прощения, тебя начали поднимать врачи, но ты никого не хотел слушать и двум даже набил мору, в следующий момент к тебе подбежал Машин папа, волоком оттащив в сторону, начал бить руками, потом головой об асфальт, нам же не давали прохода менты, он бил тебя около десяти минут, после чего сам рухнул на асфальт», отпустив голову вниз, Гоша продолжал «мы соболезнуем тебе братан».
Выйдя из больницы для меня перестал существовать данный мир. Окружение в серах красках, время словно замедленно, забывал слова, головные боли, никак не мог найти себе место. Думал почему не вместе с ней, почему она, а не я. Начал много пить алкоголь, первый месяц ещё в этом поддерживали друзья, но их время хоть чуть лечило. Переживания не уходили, но в запои бесконечно находиться не могли, меня же ничего и никто не мог остановить. Первые пол года пил каждый день, пытаясь залить горе алкоголем, становилось ещё хуже, через день ночевал не дома, так как через день приходилось не доходить до дома, ночевал на лавочках, трубах, сараях скитался по подвалам, сараям, теплушкам; вместе с бомжами попадал на какие-то наркоманские квартиры и притоны, но сам кроме чрезмерного алкоголя ничего больше не употреблял. Раз, подойдя к зеркалу, увидел в нём бородатого, заросшего неузнаваемого человека, который сам с собой не может справиться, которому надо, что-то менять, ведь ничего не изменить; подумав пошел, взял ещё водки и выпил её залпом. В такой депрессии находился до двадцати шести лет, ничего толком не понимая и не помня. Но когда выбор стоял тюрьма, дурдом или могила, начал задумываться,