Для меня аналогия с фокусниками была самой понятной. Я определял вхождение в тень как один из способов отвлечения внимание от себя. Правда, необычный. Непонятно причем здесь тень и как это отвлекает внимание тех же змей, обоняние которых в разы сильнее, чем у человека. То, что сегодня мне удалось проделать, пусть и не совсем удачно, позволяло думать, что это как-то работает. Но я совершенно не понимал, для чего мне нужно быть невидимым. Воровать или шпионить я не собирался, да и миссия все-таки была католической. В чем был конечный смысл такого обучения? Матиас говорил, что постепенно мы все поймем, но меня тревожили какие-то смутные и довольно неприятные сомнения.
Слова Мари о Виктории, которая входила в «чужую тень», поставили меня в тупик. Видимо, бокор не считал меня человеком, способным освоить данную премудрость. Я вспомнил Эдмона. Как восприняли его крокодилы, когда он нырнул в самую гущу схватки за кусок тухлого мяса? Что они видели или чувствовали – кусок дерева, какое-то существо или плеск упавшего и идущего ко дну большого камня?
Зазвонивший колокол, призывающий на мессу, некстати прервал мои размышления. Сполоснув лицо в душевой, я, зевая, направился в молельный зал. Снаружи уже доносилось пение йоруба, спешащих на богослужение.
В зале, на самых последних скамьях, на значительном расстоянии друг от друга, сидели Мари и Виктория. Это меня позабавило и удивило. Обычно Виктория устраивалась в первых рядах, у самых ступеней пресвитерия, вместе с деревенскими. Но сегодня она почему-то находилась сзади, на скамье, где обычно размещались рекруты. Вошел в зал и почувствовал, как пронзительно заболела голова. Чертыхнулся про себя и вернулся в комнату, чтобы переколоть куклу. Когда щепа, выдернутая из головы, вернулась на свое место в область груди, боль прошла.
В молельном зале местные уже расселись в передних рядах, и хунган с мамбо, украшенные бусами и пестрыми лентами, устанавливали своих божков на алтарь под деревянным распятием.
Отец Матиас, безусловно, был человеком широких демократических взглядов, но сегодня явно не обошлось без пары дневных бутылок вина. Обычно он никогда не позволял ставить на алтарь статуэтки Бонди, Папы Легбы и Лоа. Этот запрет никогда не обсуждался. Йоруба проводили церемонии в отдельно стоящем деревенском общинном зале, который назывался хунфор. Однако сейчас традиция была нарушена.
Я присел на деревянное сиденье рядом с Мари, держащей между колен бутылку бордо. Увидев, что я заметил вино, протянула