Дизайнер обложки Надежда Ястребова
© Дарья Фроловская, 2019
© Надежда Ястребова, дизайн обложки, 2019
ISBN 978-5-0050-7952-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
На краю мира, где гаснет солнце, освещала путь Оранжевая планета. Она была огромным золотым диском на пустом небе, и многие из героев стремились достать до неё; однако дороги вели к ней извилистые, полные самых страшных опасностей – таких, которые возможны были в этом добром мире.
А вот и первый миф: мир, основанный на добродетели, не таит в себе, не может таить в себе опасностей. На самом же деле, опасностями мы болеем всю жизнь, чтобы быть достаточно здоровыми, чтобы творить добрые дела. Они как прививки, предотвращают заражение, за которым, иначе, последовала бы неминуемо гибель одного из колец Оранжевой планеты, что освещает путь добрым волшебникам и героям, что помнят свои изначальные имена; ведь существует Оранжевая планета только до тех пор, пока в душе даже одного ребёнка, который видит золотое сечение мира кольцевого, цветёт прекрасным алым цветом диковинный цветок из хрусталя, что на солнце отливал бы серебром – да только не было солнца на небесах уже долгую тысячу лет; и даже потеряв все кольца свои, что отражением путей непройденных являются, Оранжевая планета будет светить – пока есть тот, кто делом подтверждает, что творить добро – это величайшая честь для волшебника мира кольцевого, мира дорог непройденных.
Часть I. Звёзды и дым
1
Закрыв глаза, он всегда видел снег; снег, который окутывал одежды трёх странников, чьи посохи даже в слабых очертаниях вселяли уважение к тем, кто опирался на них в быстром и ровном шаге своём в темноту; в непроглядную темноту.
Это не снилось ему; он просто видел эту картинку каждый раз, когда закрывал усталые глаза свои; помощник звездочёта, он был маленькой фигурой в большом деле; и это привлекало его – его привлекало каждое место в этом мире, если с него можно было принести пользу окружающим.
И, заняв своё место, он всецело отдавал себя работе. Но работать ему было тяжело.
Каждую ночь при свете единственной свечи он пересчитывал упавшие тысячу лет назад звёзды – но только на бумаге, к артефактам его никто не подпускал; он понимал, что то будет невозможно ближайшие сто лет, но всё равно хотел этого – хоть одним глазком увидеть настоящую звезду; не из тех, что красовались на куполе Башни Звездочёта. А настоящие, самые настоящие звёзды хранились где-то там, за семью замками, в Большом зале, куда доступ имели очень немногие; даже королей впускали туда только раз в жизни, и то- – не каждого из них; не каждому из них удавалось убедить Совет Башни в своей целомудренности. Редкое качество для короля.
Однажды он увидел глаза королевы Сесилии после посещения ею Большого зала; казалось, она увидела что-то, что могло в раз прекратить движение Золотого механизма на Башне чтецов; Мерлину тогда было совсем мало лет, и он подумал тогда, что, неужели звёзды настолько ужасны? Но потом он позволил закрасться в уме своём той мысли, за которую он немедленно бы навсегда покинул Башню; но он знал, что звездочёты не любят слушать чужие мысли; их больше привлекает шёпот небес.
И его учили молчать; молчать, чтобы слышать; это была первая наука, которую он должен был усвоить, если хотел остаться на своём месте.
Учить же слышать его никто не торопился. Поэтому он учился слышать сам.
Разумеется, если бы кто заметил, то его пребывание в Башне очень скоро закончилось бы. Но никто не замечал; все знали, что так должно быть. Он быстро понял, что может слышать то, что слышать не стоит, и не торопился узнавать тайны Золотой Поры. Однако как вороны приносят порой странные вести, так и ему приходилось слышать то, что не поддавалось объяснению тех знаний, которыми он владел.
Однако весть, принесённая сотнями воронов разных мастей этой ночью была предельно ясной; настолько, что эту весть можно было не только услышать, но и потрогать: она была зыбкой, как страх, и рассыпчатой, словно песок с подступи самой к городам больших дорог.
С королевой Сесилией случился удар.
2
Свеча, что стояла прямо у головы её матери, казалось, вот-вот плюнет огнём в потолок, чьи низкие своды как-бы намекали на то, что каждый вошедший в эту комнату должен оставить гордость позади, там, за порогом.
Её мать лежала в широкой кровати и, казалось, безмятежно спала; но на лицах её сыновей, братьев Ингрит, то и дело пробегала рябь – та, что тревожит озеро, что очень хочет – которому очень нужно – казаться спокойным.
Ингрит стояла справа, касаясь руки младшего брата Теодора, в семье которого называли Тэдди, на что он, с высоты своей добродетели, смотрел снисходительно; ему было пятнадцать, и он умел всё, чему