Она ближе подошла к загону и увидела, дядьку Михайло, живущего через два дома от Ленуськи. Он по хозяйски, постукивал забор в загончике, а полы у кабанчика были мокрыми и уже приятно белели. Рядом лежал шланг, из которого лилась вода в корыто. У кур тоже была заменена вода, посыпан свежий корм, выметен вольер за сеткой, и сам дядька Михайло, что-то напевал себе в усы и был так доволен, то ли работой, то ли вообще жизнью.
Увидев девушку, он веселее блеснул белизной зубов, усы его приподнялись и, поклонившись девушке, он проговорил: – О Катеринка! Какая радость у Лены, ну молодец! Ну, умница! Не забываешь родных людей. Ай да девчушка! Ай да красавица! А я вот тут, трошечки решил вот, по мужской линии, а то Лена придет на обед то, а ей то и Красулю подоить, и то, и се. А я вот тут трошечки решил вот, по мужской линии, она- то ведь женщина.
И он как будто смутился, зарумянился и крякнул в усы. Да я ведь девонька, что дома то? Что не со всеми то, на плантации, – продолжал он? Так, мотор мой в груди, что-то, барахлить стал. Врач говорит, до инфаркта недалеко, лежать, мол, надо. Так ведь лежал, лежал уж, сколько мог, а тут думаю, Лена придет на обед, а я вот тут, трошки по мужской линии. И все это было настолько трогательно, настолько с любовью, что Катя подумала: Есть, есть эта любовь! Настоящая! От которой в озноб тебя бросает. От которой и, в преддверии инфаркта, лежать не хочется. А все хочется, трошки по мужской линии. Счастливая Ленуся! Ой, какая же она счастливая!
Девушка постояла еще минутку и вышла на улицу. Длинная, предлинная, улица уходила далеко в гору и, как бы проваливаясь куда-то в обрыв, опускалась в лощину. Все добротные дома, некоторые в два, а то и в три уровня. Разноцветье крыш. Шифер и черепица – зеленой, красной, фиолетовой, голубой и даже розовой расцветки и в одну струнку, зеленый с белым, забор. Как будто один человек построил эти все дома и загородил единым забором. В палисадниках розы, розы, розы. Чайные, парковые, вьющиеся, плетистые. Ранние уже цвели, распространяя вокруг аромат, ни с чем несравнимый, сладкий и бесподобно замечательный. Потом будут флоксы, георгины, канны и хризантемы. И все это мощное, крупное, зеленое.
Вдали виноградники, виноградники, виноградники без края; бахча, плантации помидор.
Она шла по улице, приветствуя старушек, сидящих на скамеечках; ее приветствовали. Слышала за спиной: Вот ведь девчонка прижилась, не меняет наше море на заморские. А уж красавицей стала, что тебе принцесса. На любую Сишелу не грех, а то и на Таитю, или ишо куда. А вот нет же, наша голубушка – кормилица, ей кабыть, больше глянулась. Да, она ведь и самая лучшая и есть; самая тёплая, самая ласковая. И, воистину, кормилица, чтобы ни говорили.
К Ленке та, голубка приехала, дак она, самая родная то и осталась,