Комар, который не умел петь. Стихи и рассказы. Никита Константинов

грудь воздуха и медленно пропустил его сквозь зубы, пытаясь расслабиться, думая, что он скажет, поднявшись на поверхность.

      – Испытания прошли удачно!

      Или:

      – Проверку прошла!

      Всё это было глупо и самонадеянно, но именно самонадеянности, уверенности в себе ему в этот момент и не хватало. Он старался выглядеть спокойным, хотя никого, кроме него здесь не было и непонятно, зачем так старатсья поддерживать внешний вид. Быть может он хотел в первую очередь убедить себя, убедить в том, что он сильный и справится с любой трудностью.

      Эйвери нажал на рычаг. Громко заработали насосы, откачивая воду. Тяжёлая, неповоротливая машина медленно оттолкнулась от дна и начала подниматься. Эйвери чуть заметно дрожал, он боялся подниматься, вдруг захотел остаться здесь, вдалеке ото всех. Каюта Faith-2101 на дне океана стала для него самым счастливым местом в мире. Но он знал, что иного пути нет. В конце-концов он не мог бы долго сидеть здесь, в подлодке не было ни еды, ни воды, даже баллоны с воздухом не все были загружены (и он не знал, как включить подачу воздуха).

      Эйвери дошёл о каюты и лёг на кушетку. В иллюминаторе была видна обратная сторона поверхности воды, пятнистая, пронизанная последними лучами заходящего солнца, неотвратимо надвигающаяся на него, давящая и тошнотворно покачивающаяся. У Эйвери заложило уши и снова скрутило живот, лоб покрылся холодной испариной, а во рту появилась та слабость, которую чувствуешь на краю панического ужаса. Он возвращался, но возвращаться не хотел.

      Шея затекла от напряжения, и он закрыл глаза, попытался расслабиться. В темноте возник образ Алисы. Она всегда была рядом, легко касаясь его руки. Почему он всегда видел её именно такой? Сдержанно улыбающейся и заботливой, всегда с одной и той же причёской и неизменными серебряными серёжками. Погрузившись в размышления, Эйвери не заметил, как уснул.

      Разбудил его далёкий звук, похожий на раскаты грома. Гулкие ритмичные удары отдавались в ушах громким эхом. В иллюминаторе беспокойно плескался ночной океан.