– Он из Рифа. Он пришел из тех краев, где голод и убийцы.
– Он не умеет говорить по-арабски.
– Все рифцы больны, и везде, куда они приходят, они приносят с собой голод.
– Даже животные у них больны.
– В любом случае, мы не едим их животных. Кроме того, из-за них они становятся еще более больными.
– Да, когда умирает корова или овца, они все равно их съедают. Они едят падаль.
Это презрение к жителям Рифа распространялось и на тех, кто спустился с гор. Разница была лишь в том, что рифцев считали предателями, а горцев – несчастными простаками.
У нашего соседа было грушевое дерево, на котором всегда висело много плодов. Я часами напролет разглядывал его груши. Как-то утром он застал меня за тем, что я пытался сбить одну сочную грушу тростниковой палкой. Он стащил меня на землю. Я попытался вырваться из его рук. Мне было так страшно, что от испуга я наделал в штаны.
– Это он портит наши груши, – сказал сосед своей жене. – Хуже тли. Он их больше давит, чем ест. Настоящий крысёныш!
Женщина ласково спросила меня:
– Где твоя мать, дитя мое?
– Она ушла на базар продавать овощи.
– Не плачь. А отец?
– В тюрьме.
– В тюрьме?
– Да, так точно, в тюрьме.
– Бедняга. А почему он в тюрьме?
Она повторила свой вопрос, гладя меня по лицу:
– Скажи мне, почему твоего отца посадили в тюрьму?
Я решил про себя, что откровенность в данном случае может повредить достоинству моих родителей.
– Не знаю почему. Мама знает.
Мужчина и женщина о чем-то поговорили между собой. Может быть, они собирались оставить меня у себя в доме. Здесь же была и их дочь, она шлепала босиком; руки у нее были чистые, белые, мокрые. Матери и дочери было жаль меня. Но только не мужчине. Он, не собираясь вдаваться в детали, хотел наказать меня, хотел дать мне почувствовать мою вину. Схватив меня за руку, он потащил меня в комнату, битком-набитую всякой рухлядью, что-то вроде свалки, и сказал мне:
– Посиди-ка пока вот тут. И не реви. Если будешь плакать, я хорошенько проучу тебя вот этим прутом.
Так я впервые узнал, что такое тюрьма. Домашняя тюрьма. Странно. Люди, которые были совершенно чужими моей семье, имели право распоряжаться моим телом и решать мою судьбу. Кроме того, эти огромные вкусные груши в саду были предназначены для них. Почему, о Аллах, мы оставили наш край и нашу землю? Почему другим неведомо то, что значит исход?
Странно! Мой отец – в тюрьме, мать перебивается кое-как на базаре, а я, оставшийся один на один в ледяной хватке голода, в руках этого человека, этого иностранца, уютно разместившегося со своей женой в огромном доме. Почему же у нас ничего нет? Почему у них, а не у нас?
В замочную скважину я наблюдал за девушкой, которая усердно