Как ни нравилось Гумбольдту чествование в Париже, он чувствовал себя там иностранцем и страшился прихода первой европейской зимы{684}; поэтому неудивительно, что он примкнул к кучке обитавших в Париже южноамериканцев, с которыми познакомился, видимо, через Монтуфара{685}. В этой компании состоял 21-летний Симон Боливар, венесуэлец, позже ставший вождем революции в Южной Америке[13]{686}.
Боливар появился на свет в 1783 г. в одной из богатейших креольских семей Каракаса. Семейство могло проследить свой род до другого Симона де Боливара, высадившегося в Венесуэле в конце XVI в. С тех пор семья процветала и теперь владела несколькими плантациями, шахтами и изящными особняками. Боливар покинул Каракас после смерти молодой жены от желтой лихорадки всего через несколько месяцев после их свадьбы. Он страстно любил жену и, желая изжить горе, пустился в большой тур по Европе. Он приехал в Париж примерно в одно время с Гумбольдтом и предался пьянству, азартным играм, распутству и спорам на ночь глядя о философии Просвещения{687}. Смуглый курчавый брюнет с ослепительно-белыми зубами (предметом его особой заботы), Боливар одевался по последней моде{688}. Ему нравилось танцевать, и женщины находили его чрезвычайно привлекательным.
Когда Боливар посетил Гумбольдта в его съемной квартире{689}, переполненной книгами, дневниками и южноамериканскими зарисовками, он увидел человека, завороженного его родной страной, человека, который без устали говорил о богатствах континента, неведомого большинству европейцев. Пока Гумбольдт рассказывал о гигантских порогах Ориноко и величественных пиках Анд, о высоких пальмах и электрических угрях{690}, Боливар понимал, что еще ни один европеец никогда не описывал Южную Америку в столь живых красках.
Они беседовали также о политике и революциях{691}. Оба были в Париже той зимой, когда короновался Наполеон. Боливара потрясло превращение его героя в деспота и в «лицемерного тирана»{692}. Но в то же время Боливар видел, как Испания борется с натиском амбициозной наполеоновской армии, и начинал задумываться о том, как эти изменения в распределении сил в Европе могут повлиять на испанские колонии. Когда они обсуждали будущее Южной Америки, Гумбольдт настаивал, что, когда колонии