Нобелевская премия Солженицыну. Как с Буниным? Ничего не могу сказать, ибо он лишен слова. Явная подлость – бить поверженного. Если его мужество есть то, что подозреваю, я предпочитаю быть рядом.
Моряки с «Шушенского» пригласили на обед – отзывчивые, признательные ленинградцы. Еще одно объяснение Сталина в «Блокаде», словно он представляет загадку. Загадка в нас самих, но об этом предпочитают молчать.
Общение с людьми, за редкими исключениями, умаляет и искажает меня. Это химера – быть самим собой, ведь общество не выбирают. Всё боюсь успокоиться, не думать, и каждый раз, встречая острую мысль или человека, вижу: мне это не грозит. Беседовать с собой – занятие скучное. Нет живого дыхания, взаимного влечения – всего, что составляет обаяние умного разговора. Иной из них способен далеко продвинуть вперед.
Жажда лучшего проглядывает повсюду. Все хотят сытно и вкусно есть, модно одеваться, обзавестись полированной мебелью и полкой книг. Словом, комфорт и доставок стали непременным условием домашнего очага. Но насколько возросла тяга к устройству личного, настолько охладел интерес к общим делам. Поэтому рядом с комфортом – развал и запустение. В молодых лицах пошлость забивается свежестью и румянцем. К тридцати наружность приходит в соответствие с внутренностью.
Отчего многие страшатся свободы? Она не терпит пустоты, суеты, мелочных интересов, ей мало рабской работы рук и автоматизма. Испытание свободой проходят немногие, располагают ею и того меньше. Я – неисправимый утопист, не прощаю доверчивости и послушания, этих продуктов неразвитости и приниженности.
На семинаре говорили о неизбежности противоречий. Этакой шапкой можно прикрыть всё. Если на противоречия не реагируют, они вырождаются в идиотизм и перестают быть естественными. Есть политики, нет мудрецов.
Партийная вакханалия кончилась, можно отдохнуть от оваций и лозунгов. А ведь они осознают, что жизнь расщепляется и идёт своим руслом, мимо них, и все эти демонстрации от бессилия. Ни к чему серьёзному и разумному эти люди уже не способны, и чем скорее они уйдут – тем лучше.
Из Сибири. Дорогой смотрел на мрачные вокзалы, чёрные деревни, ветхие дома и видел: как необъятна и неустроенна ещё Россия, сколько грубых и нелепых вещей отравляют жизнь народа, оскорбляют и калечат. Где же возникнуть здесь тонкому вкусу и чувству прекрасного? Страдания Христа нейдут на ум, когда перед глазами муки миллионов, так призрачна одинокая жизнь, а катастрофы вызываются человеческими руками.
Почему мне так трудно? Я на всех ветрах, не укрыться, всё потеряло привлекательность и новизну. В 26 лет начать жизнь заново нельзя, но продолжать достойно необходимо. Утешаюсь тем, что не один, много кругом несчастных: не подозревающих, не признающихся или свыкшихся. Их судьба – моя, а благополучных –