– Всегда, – вкрадчивым шёпотом повторила Алика.
– Мои слёзы застыли ледяной корочкой на моём лице. Я ощутила щиплющую боль. Мои щёки были готовы треснуть. Я чувствовала себя инвалидом без рук и ног, так как они были отморожены. Таких морозов я ещё никогда не видела. А основная моя глупость заключалась в том, что пальто было осеннее. В своём оцепенении я обнаружила, что не могу двигаться. Я не знаю, сколько времени я так стояла, разрываясь от физической боли и от терзавшего меня страха, только помню, что сидела у пруда и плакала —сначала горько, но после того, как я заговорила с матерью, мне плакалось легко. И я утешалась в своих слезах. Мать гладила меня по голове своей ласковой рукой. Зло мира отступило и замерло, не смея вмешиваться.
Меня разбудил Блейз, двоюродный брат. Не знаю, как он отыскал меня, да я тогда и не задумывалась над этим. Он принёс меня домой и укрыл пуховыми одеялами. На тот момент ему было четырнадцать. Он был немногим старше меня, но в то время казался мне совсем взрослым.
Я была при смерти. Утешало то, что я больше не чувствовала на себе тёткиного гнёта и что Блейз был со мной. Поступившись своими убеждениями, я решила, что он будет заботиться обо мне не хуже меня самой. Он утешал меня в моих страданиях и, чтобы вселить огонь в моё угасающее обмороженное тело, отпаивал краденым глинтвейном. Алкоголь подогревал мою кровь, а Блейз рассказывал мне простые истории из своей полуголодной жизни. Чудом, а, возможно, и благодаря глинтвейну, я осталась жива. После моего выздоровления мы с Блейзом были почти неразлучны.
Ветта промышляла воровством, а значит, этим промышляли и все мы, дети. Нас часто вывозили в город на промысел. В деревне сильно не разживёшься. Ветта натаскивала нас, дрессировала, как собак. Она указывала нам на тех, кто, по её мнению, являлся состоятельным, и мы, воришьки, должны были просунуть руку в карман прохожего и достать кошель так, чтобы тот ничего не почувствовал. Бывало, кого-то ловили. Иногда получалось удрать. А вот, если скорость и прыть подводили, ребёнка швыряли в тюрьму. Потом, конечно, выпускали, но всё равно это было ужасно. Воровское ремесло мне претило, но, с детства свыкшаяся с ним, я жила им и в сознательные годы. А как иначе? Сознание мне было уже не изменить. Я сошлась с Блейзом. Не знаю к счастью или нет, но я не скоро поняла, что он уже не тот мальчик, который спас мне жизнь и согревал меня в юности – мальчик из него был