– Нет. А ты?
– Мне это не грозит. Пойдем на собачью площадку. Мухтара прогуляем.
Зачем идти ночью в дальнюю даль на собачью площадку Блюм не понимал, но, наверное, так было надо.
«Придя на площадку,
Калитку закрой —
Иначе собака
Умчится домой», – гласила надпись. По площадке бегал пожилой мужик – живчик и пошляк, в цветастой куртке и бейсболке. Он подавал четкие команды энергичному дураку-стаффорширу.
– Виктор Петрович, здравствуйте! – окликнула его девочка, – я Ганя Энгельгардт.
– Здравствуйте, Ганя! Как приятно! Да вы не одна. А!
– Блюм, – коротко прервал его Митя и поклонился.
– Папа просил передать…
– Что наш театр закрывается, нас всех тошнит3, – себе под нос сказал Блюм.
– Папа просил вам передать, Виктор Петрович, – сказала Ганя, цинично доставая из все того же кармана несколько двадцатидолларовых купюр. Мужик взял деньги. На запястье у него оказалась золотая цепь. «Я думал, таких чуваков уже не осталось», – проворчал Митя. Виктор Петрович подошел к скамейке, где у него аккуратно стояла суперская спортивная сумка. Стряхнул снег, извлек из кармашка маленькую аптечную коробку и передал Гане.
– Спасибо, – сказала она, – до свидания.
– Не болейте! Ивану Карловичу привет!
– Непременно!
Они ушли. Овчар устал и тяжело переставлял ноги.
– Это ветеринар, – сказала девочка, как бы извиняясь, и показала глазами на свою собаку.
– Вот Колчак… – почему-то сказал Блюм, сам себе вдруг напомнив свою маразматически-альцгеймерскую бабушку, – вешал на фонарных столбах. Ветеринаров, наверное, тоже вешал. И, может быть, правильно делал.
– Не надо, – сказала Ганя, – не надо.
Снег валил теперь хлопьями. Ганины вьющиеся темные волосы закурчавились от снега еще сильнее.
– Простудишься, – сказал Митя.
– Черта лысого, – ответила она, – хочешь, я покажу тебе снежного ангела?
– Да.
Она выбрала ровное место на дороге, где снега было уже на четверть, и мягко упала прямо на спину, расставив руки крестом. Потом она помахала на снегу руками вверх-вниз.
Блюм встал перед ней на колени, нагнулся и поцеловал в губы. Он увидел ее открытые темные глаза.
– Ты что-нибудь почувствовал? – спросила Ганя.
– Смолистый привкус тропиков, – ответил он.
– И все?
Митя задумался, как ответить.
– Ты здесь что-нибудь почувствовал? – она ткнула его кулаком в живот.
– Сердцебиение, тахикардия.
– Это всё физиология.
– А может быть не все?
Мухтар медленно ревниво втиснулся между ними. Лизнул Ганю в нос. Они сидели на снегу, с двух сторон обняв старика Мухтара. Снег кружился в свете фонарей.
– Вот, –