Он перекрестился.
– Какой же мне искать выход из создавшейся обстановки? Если Бог не может дать новой вечной любви, значит это невозможно вообще и ждать уже больше нечего. Кому же тогда дарить свою святость, если она ни богу, ни желанному не нужна и тело его не мучается томлением страсти, а мое жертвой дьявольского желания быть не хочет?
– Не знаю, как и что уже сказать, но ни приказом свыше, ни повелением воли желаний не достичь. Вспышка желания – это внутренний порыв на женственную красоту, а ты почти в рясе и протокольный холод требования, это же так не делается. То, что невозможно богам, порой возможно людям, но для этого нужно хотя бы быть способной на женские ласки.
– Может быть, это и правда, – тяжело выдохнув, сказала она и сама подумала: «Мои одежды убивают мою красоту». С этой мыслью будто какой-то камень упал с ее души.
– Я знаю случай, – продолжал он, не обращая внимания на ее задумчивость, – когда двое старых людей встретились и влюбились друг в друга, как шестнадцатилетние. Этому я был свидетелем сам.
Мужчину я знал давно, часто в молодости ему помогать приходилось. Он охотником в «Охотсоюзе» работал. Был у него на озерах свой дом, и не сруб, а сложенный из кирпича и шлакобетона. Из больших городов к нему приезжали отдохнуть большие гости, и часто с временными подругами, любительницами свежего воздуха и свежей любви. Были и заядлые любители охоты.
Как все охотники, иногда выпивал, и по-черному. Несмотря на это, жена его очень любила, во имя этой любви и погибла, при нелепом случае. Ее съели комары или укус какой-то ядовитой твари.
Собрались как-то по пьянке все горе-охотники и поспорили с рыбаками, что два часа пролежат голыми на берегу озера на большой приз. Он, чтоб проверить ее любовь, попросил вместо себя лечь ее. Она уже была подвыпившей, а он для смелости выпил с ней еще. Она легла и уснула, а за пьянкой они про нее забыли. Когда вспомнили, она уже была мертвой и слой комаров покрывал ее тело. С тех пор он долго простить не мог этой потери и на озерах так и жил один-одинешенек.
Привозили ему как-то молодуху, которая жила с ним. «Меня, – говорил, – она устраивала. В доме с ней было чисто. Дом без женщины не дом, а так, одно название. Берлога отшельника, и всего лишь».
То, что заезжие охотники порой ее в лес уводили и развлекались, его это даже не волновало. В доме хозяйка была нужна и заботу о нем помнила, вот это ему спокойствие и давало. Не выдержала дикой жизни и в конце концов бросила. «Сейчас спокойствия в душе нет, одна скучища, и поговорить и поругаться порой не с кем», – приговаривал часто он заезжим гостям.
Вот