Айверсон уже забрался в седло, но успел вдеть в стремя только одну ногу. Он изо всех сил тянул уздечку, пытаясь развернуть испуганную лошадь к лесу. Кобыла пятилась от полыхавшего дома и явно нацеливалась бежать через пролом в стене. К могильникам. Айверсон старался ее остановить. В итоге животное нарезало круги, косясь закатившимся глазом.
Спотыкаясь, я спустился с крыльца горящей хижины и поднял тяжелый пистолет. Айверсону как раз удалось остановить лошадь, и он нагнулся вперед – подобрать поводья. Полковник яростно пришпорил скотину, намереваясь проскакать мимо меня в лес, а может, и затоптать меня по дороге. Большим пальцем я взвел курок – было ужасно больно, полопались многочисленные волдыри – и выстрелил. Целиться было некогда. Пуля задела ветку в десяти футах над головой Айверсона. Отдача едва не заставила меня выронить пистолет.
Кобыла снова развернулась.
Полковник опять заставил ее сделать вольт и всадил ей в бока каблуки своих черных сапог.
Второй выстрел пришелся в землю в пяти футах передо мной. Я в третий раз взвел курок, ободрав обгорелую плоть на пальце, и навел дуло промеж двух обезумевших лошадиных глаз. Пистолет был ужасно, невероятно тяжелый. Слезы застилали глаза, и я почти не видел Айверсона, зато отчетливо слышал, как он проклинает кобылу, которая отказывалась приближаться к горящему дому и к источнику шума. Я вытер слезы обгорелым рукавом. Полковник отъехал от пожарища и ослабил поводья. Третий выстрел снова угодил мимо, но тут лошадь не выдержала и галопом умчалась во тьму, прочь с ненадежной тропинки. Перепрыгнула каменную стену с запасом как минимум в два фута.
Я побежал следом, все еще рыдая. Два раза споткнулся в темноте, но пистолет не выпустил. Дом позади был уже целиком охвачен пламенем, красные огненные полотнища, испуская вверх снопы искр, отбрасывали багровые отблески на лес и поля. Я вспрыгнул на стену и замер, пошатываясь, хватая ртом воздух.
Лошадь, миновав стену, успела проскакать около тридцати ярдов и потом встала на дыбы. Поводья болтались, и старик отчаянно цеплялся руками за гриву.
Виноградники двигались. Под мятущимися листьями перемещались какие-то неясные фигуры, переплетенные лозы вздыбились выше лошадиной головы. Сама земля вспучивалась, образуя пригорки и гребни. И дыры.
Я ясно видел их в свете пожара. Кротовые норы. Сусличьи норы. Но только очень широкие, куда мог бы целиком поместиться человек. А еще ребристые изнутри, усеянные рядами кроваво-красных хрящей. Как будто смотришь в разверстую змеиную пасть, жадно пульсирующую в предвкушении добычи.
Только много хуже.
Если вам приходилось видеть, как кормится морская минога, вы поймете, что я имею в виду. В этих дырах росли зубы. В несколько рядов, кругами. Сама земля