– Пусти, Эрик. Ты слишком много выпил.
Я упираюсь руками в его грудь, пытаясь оттолкнуть.
Ну, что за день?
– Не нравлюсь? – шепчет он зло. – Ну, конечно, я же не Генри О’Лэс. Не думал, что ты так быстро забудешь обо мне.
Устало вздыхаю. У меня нет ни сил, ни желания переубеждать его.
– Пусти или пожалеешь.
– Но у меня тоже скоро будут деньги, – выдыхает он, словно не слыша меня. – И если бы ты стала моей любовницей, я бы мог дать тебе немного. На выкуп поместья, конечно, не хватит, но на жизнь вполне. У тебя ведь почти не осталось денег, Мила.
Эрик хватает меня за подбородок, заставляя повернуть голову и целует. Жёстко и требовательно. Его рука скользит по моему бедру, но вместо возбуждения я чувствую лишь гадливость. И в этот раз не пытаюсь сдержать вспыхивающий внутрь огонь, даже когда в нос ударяет горький запах горящей ткани.
– Что за…
Он тут же отталкивает меня и быстро бьёт себя по груди, пытаясь затушить огонь. Поднимает голову, со злостью глядя на меня. А я не могу скрыть улыбки, глядя на чернеющие на его пиджаке следы от моих ладоней и всё ещё ощущаю огонь на кончиках пальцев.
– Ты ещё пожалеешь об этом, – шипит он, а затем разворачивается и быстро сбегает вниз по лестнице.
Я провожаю его взглядом, а когда поворачиваюсь, то вижу приоткрытую напротив дверь. Но она тут же захлопывается.
Усмехаюсь. Ну, конечно. Ни одно происшествие в этом доме не проходит мимо этой престарелой сплетницы. Мне «повезло» больше всех: я живу с ней на одной лестничной клетке.
Глава 2
Тянусь к очередной розе – кремовой с бордовыми вкраплениями, – но натыкаюсь на шип и тут же одёргиваю руку. На кончике пальца блестит алая капелька крови. Вот до чего доводит жадность, а ведь мой букет уже итак достаточно большой.
– Камилла, иди скорей. Сейчас всё остынет.
– Сейчас, мам, – откликаюсь я, засовывая палец в рот.
Вот только сорву последнюю.
В этот раз я действую осторожнее, выискивая чистое от шипов место, и только потом ломаю хрупкий стебелёк. Так-то. Аккуратно пристраиваю свою добычу к остальным цветам.
– Камилла!
Голос матери звенит от злости, и я тут же вскакиваю, но не успеваю сделать и пары шагов, как слышу странный гул. Он постепенно нарастает, становясь всё громче, и я чувствую, как дрожит под ногами земля. Вздрагиваю… и открываю глаза, с грустью глядя в ненавистный серый потолок с сетью трещин и трясущуюся люстру. И с горечью осознаю: это был всего лишь сон. И нет ни мамы, ни сада.
В детстве я боялась кошмаров, страшных монстров под кроватью и жуткого крика банши под окном, предвещающего скорую смерть. Но лишь сейчас поняла, что самые страшные сны вот такие: светлые, добрые, счастливые. Сны, в которых все ещё живы. Сны, в которых я ещё могла улыбаться.
Вздыхаю, перекатываясь на живот и закрывая голову подушкой, но скрыться от шума не удаётся. Можно, конечно, поставить полог, но