– Ну, перестань, Машут, он любит тебя! – возразила Лена, но голос её прозвучал неискренне.
– Но Лена, все эти семинары, я не знаю, он каждый раз приезжает оттуда чужой.
– Я уже говорила, что, может, лучше бы ты ездила туда с ним.
– Да, но… ты же знаешь, я не хочу! Я этого не понимаю, это не моё!
– Понимаю, – кивнула Лена.
– Да ещё девушки постоянно пишут, звонят, эта Злата – она ему как лучший друг, ну что это такое!
– Ох, девоньки, – покачала головой Наталья Ивановна, – ну вы даёте. Разве ж можно так мужиков запускать!
Маша замолчала, бездумно разглядывая собственные ногти – короткие, ровные, идеально покрытые лаком телесного цвета.
Почему-то вдруг вспомнилась мама. Эта странная неопрятная женщина, пахнущая потом и готовкой из дешёвых продуктов, ужасный дом, в котором с рождения жила Маша: как вообще из человека может получиться что-то хорошее, если он растёт в такой грязи?!
Постоянно вокруг бардак, вся квартира завалена вещами, толстый слой грязи на полу – маме нравилось так жить. Она и Маше не давала прибираться. Да ещё брат, который начал пить с тринадцати лет. Маша ещё в школьные годы стала подрабатывать летом, покупала себе какие-то вещи, а он воровал и вещи и деньги – да что там говорить, вся эта проклятая семейка с рождения воровала у неё жизнь. Потом ещё этот ужасный отчим, который тоже только сидел в кресле и пил. Семья еле сводила концы с концами, и видимо, от этой беспросветной печали Маша и загремела в больницу с гастритом в двадцать пять лет.
Не зная ничего о её жизни, никто бы не поверил в это, но Маше там было хорошо. Чистые опрятные постели, добрые медсестры, свежий воздух, блаженное безделье, любимые книги. Ни мамы, ни отчима, ни брата – делай всё, что хочется. Маша будто попала на курорт.
Она подружилась с девушкой с соседней кровати, Олей. Оля была грациозная и стройная, кареглазая, с длинными пышными каштановыми волосами. Она всё делала красиво. Сидя на кровати в трусах и футболке со скрещёнными ногами, своими тонкими длинными пальчиками с красивым маникюром Оля почти целыми днями раскладывала карты. Потом она что-то писала в узористом толстом блокноте, а иногда уходила в коридор, на лестницу и, стоя у окна, долго с кем-то говорила по телефону. Голос у неё был нежный, низкий, с приятной хрипотцой.
Иногда она делала перерывчики и, попивая чай из большущей кружки с белыми лилиями, болтала с соседками по палате.
«Знаете, девчонки, я даже рада, что сюда попала, – говорила Оля, улыбаясь одним краешком рта, как будто усмехаясь, но это была её обычная манера общения, – а то я дома ничего не успеваю. Столько заказано раскладов, девочки ждут, а я совсем замоталась. Муж вообще не помогает, хоть бы денег приносил, так нет, я одна кручусь с дочкой, на двух работах, да вот это ещё, но мне хоть нравится… я бы вообще только картами занималась, но он