Мама слышала, переживала о доченьке. А дочка слушала ее ответы, советы, утешения. Ласковые слова мамы. И хотела многое рассказать.
Рассказать о невзгодах. О недружелюбии братьев. О тщательно замаскированной, но все-таки, как кажется ей, любви папы. Она тоже его любит, но ей запрещено выражать чувства к отцу. Лишь принятие подарков, которые совсем ей не нужны. Даримые как-то стеснительно, лишь как символ мнимого внимания и напоминания, что она, его дочка, тоже живет. Говорить об ограничениях, которые папа считает оправданными. Рассказать о том, как упала с лошади, которая вдруг взбрыкнула и понеслась. Разбила коленки – сильно разбила до крови, но поднялась сама. Сжимая зубы, но не от боли – от стыда за неудачу, – гордо распрямившись, принялась успокаивать ту самую лошадь, не обращая внимания на кровь, струившуюся по худым девичьим ногам на желтую пыль и песок. Девочка видела плохо скрываемые усмешки на лицах братьев, стоящих тут же и как бы ищущих в ее побледневшем лице хоть капельку горя, чтобы утешить свое тщеславие. Она была очень гордая и защищала саму себя гордостью. Ни слезинки тогда. Нельзя тогда – в окружении ее недругов, которые выполняют роль надсмотрщиков, постоянно своим присутствием напоминающих ей о ее «вине». И она слышит их гадкие разговоры о ее умершей маме, специально сказанные громким шепотом.
Досада сыновей на своего отца за измену маме выходила своей ненавистью на сестру по отцу в виде насмешек и мелких провокаций. Ведь на ту лошадь не сел ни один из братьев, зная, что лошадь чем-то возбуждена и непокорна, но она все равно села на лошадь, чтобы доказать – она их не боится!
Вдруг стулья под ней зашатались от неловкого движения, и она полетела вниз с верхотуры. Больно ударилась об пол, ушибла сильно руку, но она не кричала от боли – не хотела, чтобы ей запретили бывать в ее подвальчике. Поднялась наверх сама, в ссадинах, прижимая обездвиженную руку к груди. И книгу – она никогда не оставляла книги свои в темноте.
То, что сломала правую руку, ей не принесло какое-то неудобство, ведь ее левая – она такая же умелая, как и правая, вот когда пригодилось ее «проклятие».
Детские кости быстро срастаются – рука вновь стала послушной. И Рами опять, спустившись в подвал, ставила стулья в пирамиду и тянулась к окну. К маме. И небу.
Однажды вдруг из ослепительного света от окна она увидела пушинку, плавно опускающуюся к ней прямо на ладошку, подставленную под это невероятное чудо. В подвале! Пушинка! Но окно закрыто, в нем стекло! Пушинка искала ее! Летела к девочке и легла удобно, на дрожащую от ощущения волшебства протянутую ладонь девочки. Она боялась выдохнуть, чтобы не исчезло это чудо. Это от мамы! От нее! Она там, тут, здесь, со мной!
Она не знала,