Лишь «Люблю»…
Когда я увидел то послание, – ещё даже не узнал содержания, – внутри меня уже всё опустилось, было страшно развернуть листок бумаги. И тонкие, округлые линии её букв врезались в самое сердце так глубоко, что не было слов кричать. Я опустился на стул и, молча, смотрел в окно, думая, что не в силах что-либо изменить.
С тех пор минуло уже больше года. Каждый день был пуст. Смотря по утрам в зеркало, я задавался лишь одним вопросом: «Зачем?». И, как запрограммированный, отправлялся в мир обречённых. Или счастливцев?
Что меняется в нашей жизни, когда мы знаем, что спустя тридцать дней превратимся в пыль? Мне этого никогда не постичь.
Бытие задаёт только вопросы. И, прожив годы, накопив опыт, мы лишь на миллиметр приближаемся к истине.
Сидя в баре отеля, я искал свою истину на дне янтарной смеси виски и лайма.
– Мистер Ханссон, ещё одну? – спросил бармен, глазами указывая на пустеющий бокал.
– Будь добр, Мио.
– Конечно сэр. – Он по-дружески улыбнулся мне, забирая тамблер.
Коллеги с работы однажды советовали заказать девочку, дабы отвлечься от всех этих мыслей, но я так и не решился. Ведь может статься, что я окажусь последним её клиентом. Поэтому, чтобы поддерживать психику на должном уровне, я иногда выпивал и говорил с барменом. Иногда это спасало.
Не знаю почему, но мысль о самоубийстве я сразу отбросил, думая: вдруг что случится, и всё вновь качнётся ближе к свету.
– Сэр, а каково это? – Бармен вырвал меня из потока размышлений.
– Что? – И, тут же поняв, к чему он клонит, продолжил: – Быть последним на земле «живым»?
– Да, – осёкся Мио, понимая, что задал неуместный вопрос.
– Дерьмово. Ведь все, кого ты встречаешь на пути, наверняка уйдут раньше тебя.
Мио замолчал. Затем закатал манжет рубашки и показал своего бражника.
– Вчера появился, – грустно произнес он. – Посоветуйте что-нибудь, мистер Ханссон. Не знаю, что теперь.
– Если б я знал…
IV
Небо над Стокгольмом с каждым мгновением становилось всё мрачнее. Дождь был неминуем. Тяжёлые октябрьские тучи осязаемо давили на грудь, сумерки сгущались, и то тут, то там зажигались уличные фонари. Прозрачные витрины магазинов пропускали свет, а тёплые окна баров и ресторанов манили к себе.
Я торопилась с работы домой, в свою уютную клетку, закрыться и ждать. Ждать завтрашнего дня, а завтра уже ждать послезавтра, и так, считая часы, идти к другому свету, не зная, что за ним.
Пошёл дождь, и словно что-то рухнуло с моих плеч: тяжесть, боль утрат, ожидание ответов, проклятые рабочие будни. Всё перестало иметь значение с первыми каплями, и я замедлилась. Жизнь внезапно замерла, затихла, оставляя меня в гармонии между вопросами и