катастрофически малая часть, да и сбереженные разысканы далеко не полностью: примерно понимая лакуны, мы можем попробовать заполнить их по иным источникам, но что делать с теми дезидератами, существование которых мы не в силах и вообразить? Таким образом, получается, что направления нашего исторического путеводителя рабски зависят не просто от состояния документальной базы, сложившегося в результате серии случайностей (это очевидно), и не только пропорциональны нашей радивости в их разысканиях – но еще и от того, что показалось нынешним нашим респондентам достойным упоминания. Сведенные вместе свидетельства включают порой единичные факты, которые мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть: так, Немирович-Данченко (цепкому взгляду которого мы много чем обязаны) упоминает в одном месте о распространенной у обитателей непарадных венецианских кварталов моде на крашеных собак и кошек и возникшей в связи с этим удивительной профессии: «В Италии у простонародья вы иногда видите совсем необыкновенную зеленую собаку с красной головой и желтым хвостом. Обладатель этой драгоценности заплатил меццолиру за удовольствие обладать подобным чудом природы»
[438]. Ни в одном другом источнике подобного не встречалось – но стоит ли списать этот тавтологично яркий образ исключительно на фантазию романиста? Касаясь поневоле исключительно общих мест, мы стараемся соблюсти если не фасеточность, то хотя бы стереоскопию взгляда… впрочем, в случае крайней точки этой главы, моста Риальто, предосторожность эта излишня, ибо его упоминают почти все – и с неизменным разочарованием.
Знаменитый мост Риальто, пересекающий канал приблизительно на половине его протяжения, производит впечатление довольно жалкое; когда вы к нему подъезжаете, то у вас невольно возникает вопрос: «Так это-то ponte de Rialto!?» К сожалению, это «он» и есть. Хотя в описании и сказано, что он удивительно прочно построен и что под его устоями вбито до двенадцати тысяч свай, но это все-таки мало располагает вас в пользу моста, про который сочинено столько всяких анекдотов. Место это имеет интерес в другом смысле. Риальто место торговое, и здесь, в особенности по утрам, толпится простой народ[439].
Впрочем, именно магазины Риальто вызвали особенную неприязнь у следующего оратора: «Я сравнивал их с нашими московскими пассажами, это не лавки, а жалкие лавчонки, наполненные всевозможным хламом; только и оригинальны венецианские безделушки из стеклянной мозаики, золотые ажурные вещи, деревянные изделия, зеркала и кружева <…>»[440].
Чрезвычайно характерный диалог передает Б. Н. Ширяев, попавший в Венецию в конце 1944 года:
– Правильно! Я его сразу по открытке узнал… Только на ней он как-то изящнее выглядел. – Риальто! – гордо указывает на горбатый мост гондольер.
– Ах, как же это? – грустно изумляется жена. – Там, кажется, базар? Какое же это Риальто? Тетя Клодя всегда пела…
«Я в Риальто спешу до заката.
Отвези гондольер молодой…»
и вдруг базар… А я думала…[441]
Обманутые ожидания, заключающиеся в недостаточно поэтичном виде очередной
