Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология

в те же каналы, и на фоне этого – лишенные солнца, бледные рахитичные дети»[450]; «В этом странном городе, вероятно, плохо решен возрос с канализацией. Я не берусь утверждать, что ее не было вовсе, но в воде канала плавали арбузные корки, размокшие бумажки и прочий мусор. Да и запах соответствующий, в особенности в узких канальчиках со стоячей водой»[451]; «Грязь, вонь! В мутной воде плавают всякие отбросы, дохлые крысы. Над нашей головой сушат белье»[452]) – и, конечно, самое свирепое местное животное – москит, «язва венецианского лета»[453], «которых неизвестно почему Ной забрал на свой ковчег»[454], «<…> бандиты, дикие зуавы. Они колют, рубят, ранят с яростью морских разбойников, а кровь пьют, как ростовщики»[455] etc.

      Собственно, большинство венецианских разочарований (общее число которых не поддается учету) связано было с болезненным несоответствием между предварительным впечатлением от города и его реальным обликом, данным в ощущениях. Сила этого несоответствия особенно усугублялась цельностью ожиданий, порождать которые Венеция способна была сильнее любого другого европейского города (за исключением, может быть, Парижа). Об этом писал в некрологической по форме заметке, посвященной первым австрийским бомбардировкам Венеции, журналист С. В. Потресов, более известный под псевдонимом Яблоновский:

      Нужно было, чтобы на земном шаре был уголок, где люди не живут, а грезят; не трудятся, а отдыхают от трудов, забот, печалей и болезней; не ссорятся и – еще меньше – дерутся, а проводят свои дни в радостном, беззаботном веселье, шумном, но так успокоительно действующем на нервы.

      И чтобы существовал такой уголок, Господь Бог создал Венецию, город-сказку, город-сон, город – одно великое произведение искусства. <…>

      Венеция! Мы рождаемся с любовью к тебе, таинственная, манящая, может быть, действительно существующая, может быть, только приснившаяся человечеству в самую счастливую минуту. <…>

      Из какого бы уголка земного шара ни отправлялся в нее путешественник, – он отправлялся в свою собственную страну[456].

      31

      К моменту, когда были написаны эти проницательные строки, туристический поток в Венецию обмелел почти полностью. Собственно говоря, эвакуация российских граждан, застигнутых войной, началась в последние дни июля 1914‐го – и основную трудность представляли пять групп экскурсий народных учителей, бывшие в этот момент в Италии:

      Кроме двух экскурсантских групп в Риме, в моем ведении еще одна в Неаполе, одна во Флоренции и одна сегодня приезжает в Венецию, – всего двести пятьдесят русских граждан, которых мобилизация и война может задержать за границей. Надо им это объяснить, надо огорчить их вестью, что кровные деньги, скопленные ими на поездку за границу, наполовину пропали, так как необходимо немедленно собираться домой. Но как я их отправлю? Чеки и аккредитивы уже недействительны, в собственных их тощих карманах не наскребется и на выезд, а обычный