Южным солнцем залитая,
Ждет у берегов.
Папа дожа Себастьяна
С дщерью мощной океана
Обручить решил.
Чтоб над бездною морскою
Как над верною женою
Человек царил…
Вот зачем венециане,
Горожанки, горожане
К морю собрались.
Разукрашены гондолы,
Сладкозвучные виолы
Нежно раздались.
В лодке, розами увитой,
Дож Циани именитый
С музыкой плывет.
Отпрыск царственного рода,
На глазах всего народа
Себастьян встает.
Перстень с папскою буллою
Высоко над головою
Поднимает он.
Кротко море голубое,
Притаилось не живое…
Стих виолы звон.
В знак покорности стихии
Дож алмазы дорогие
Морю отдает.
И бросает перстень в волны,
Что порою злобы полны,
Так страшат народ.
И опять виолы сладкой
Звуки слышатся украдкой
В славу красоты.
И горят лучи восхода…
Громче возгласы народа…
И цветы… цветы…
Степан Чахотин
«Мне снится вновь и призрачность каналов…»
Мне снится вновь и призрачность каналов,
И тихая печаль гондол,
И дружный звон изысканных бокалов,
И убранный цветами стол.
Я помню: в спальне – старая икона,
В гостиной – бабушкин портрет.
А у раскрытого, в цветах, балкона
Знакомый стройный силуэт.
Я легкий жест руки надменной знаю,
Печаль в улыбке узнаю.
Вновь сладкие часы переживаю,
Вновь яд воспоминаний пью.
Усталым золотом лучи заката
Венчают купол и портал.
Под поцелуем алого граната
Амур влюбленный задремал.
Но в небесах, лагуной отраженных,
Являет лик мне свой любовь.
Как эхо дней забытых, отдаленных, —
Венеция мне снится вновь.
«Позднею ночью, при белой луне…»
Позднею ночью, при белой луне,
Лик твой, Венеция, нравится мне.
Мрачный и ветхий каналов убор
Тайной столетий чарует мой взор.
В окна покинутых, гордых дворцов
Призраки смотрят, и слышен их зов.
И по балконам, крестам, куполам,
Звонким ступеням и сонным мостам
Тени и вздохи чуть внятно скользят,
Шепотом мне о любви говорят.
Музыка грустных и пламенных слов
С масок снимает оковы веков.
Музыке смерти мне сладко внимать.
Мертвых любовь я желаю узнать.
Много ночей напролет я не сплю.
Призраки! призраки! вас лишь люблю.
«Кружится сладко голова…»
Кружится сладко голова.
Ясней пылает ум.
Идут беспечные