Узорных фонарей цветное отраженье
На лоне призрачном причудливо дрожит,
И цепью тянется в бессчетном повтореньи…
Все замерло вокруг, все тонет в ясном мире —
И слышится вдали: «Vorrei merire…»
Семен Кирсанов
Дорога в Венецию
Мы пять часов спускались с Альп.
Вид из гранита вылит.
Давал туннель за залпом залп
вагонами навылет.
За нами следом шла метель,
и голубой, как глобус,
пейзаж отелями летел
и провожал автобус.
Пейзаж рекламой убеждал:
пить воду Пелегрино!
Но путь в Венецию не ждал,
он несся по долинам.
Он несся к Золотому Льву,
к лагуне синесонной,
сквозь буквы надписей «Belvue»
на стенах пансионов.
И каждый дом стоял сквозной
от трехметровых стекол,
желтел налаченной сосной,
поставленной на цоколь.
С плющом, заползшим под карниз,
на стенах белоголых,
а между штор – сюрреализм
столов и кресел в холлах.
И все ж Италия бедна —
ей не хватает лака —
вдруг поворачивается стена
кирпичного барака
и обнаруживает гниль
стропил и старых балок,
где быт, как сваленный утиль,
так безнадежно жалок.
Здесь голь и нищь живет одна,
ни галстуков, ни глянца,
одна лишь запонка видна
на горле итальянца.
Жена – за варкой макарон,
но и в семье рабочей
пригодны кудри для корон
и не глаза, а очи!
Потом с холстами старых зал
сопоставляя это,
я вспомнил тех, кого писал
с натуры Тинторетто…
Автобус, здесь остановись.
Во мне возник прозаик.
Вторгаться я обязан в жизнь,
она важней мозаик!
Но строг маршрут, и мы должны
принять культуры порцию,
взирать на древние ножны,
на Цезаря, на Порцию,
спешить к гостинице в обед,
смотреть сквозь окна влажные
на отдалившийся хребет,
на чудеса пейзажные.
Пейзаж равнинней и ровней,
и, как удар по струнам,
под нами мост и в стороне —
дуга воды —
лагуна!
Большой канал
И вот к гондолам нас ведут,
лагуною обглоданным.
Гондолы называют тут
по-итальянски – «гóндолы».
Мы сели в гóндолу, и вот
толчок, – и по инерции
навстречу с двух сторон плывет
Большой Канал Венеции.
Вздымает вверх скрипичный гриф
ладья резного дерева,
держусь за бронзу львиных грив —
беда для сердца нервного.
Наклонно гондольер стоит —
артист