На выступе ночник с красным колпаком, неведомо зачем затерявшийся здесь, где никаких розеток в стене не предусмотрено; кровать с металлическими ножками, незнамо как протащенная через узкие кривые лабиринты, весь в пятнах матрац поверх, напоминающий нам, что здесь вам не Рэдиссон, потрёпанные грязные книги на выбитых в каменной толще полках – подземная Ленинка. Под скрип кровати Николай опускается на матрац и вздыхает.
– Нет, всё-таки, надо хоть чайку, а?
Голос Николая теперь мягок и тих, чуть хрипловат. Он встаёт и выходит из комнаты, снова ускользает в боковой проход и входит с лампадкой в тёмную кухню. Там зелёный грубый чайник, клеёнка в оранжево-чёрных бабочках, чёрная какая-то металлическая ёмкость для нагрева, горелка, невыразительные печенюшки.
– Обустроиться бы нам всё-таки, Афанасий, – голос мягкий, будто женские руки.
– Знаю, Сильва. Да толку, под землёй-то?
– А я всё же думаю, что можно и здесь. Помнишь, я тебе говорила, что хочу приличный чайник? Такой красный, с красивыми металлическими ручками. Думаешь, сможем раздобыть у верхних?
– Да помню, Сильвушка. Давай.. Я не против.
– И ещё этого жевательного перцу. Ты как-то приносил.
– Это молодёжь вылавливать надо.. сегодня они здесь – завтра там.. чего им эти подземелья..
Так они и беседовали, пока Афанасий-Николай пил чай да хрустел печеньками в полном одиночестве, время от времени нервно поводя плечами под одеждой. Был он, может быть, не так уж стар. С чертами безбородыми, но в оспинах, болячках и рубцах, кожей грубою и серой, чертами резкими. Волосы его были неопределённого оттенка и спутанные до состояния пакли, и даже морской губки.
Закончив пить чай из эмалированной жёлтой пиалы, Николай вернулся в спальню, сел в постель, потянул на себя извалявшееся одеяло.
– И всё ж каждую ночь думаю – не боишься ты, Афоня?
– Да чего бояться. Все же знают, что я проказный старик, кто ко мне сунется?
– А я вот, знаешь, даром что привыкла – боюсь иногда..
– В это крыло вообще давно никто не ходит, – Афоня махнул рукой.
– Тогда мы здесь совсем одни!
– Нас здесь двое. Ты и я.
Афанасий взял книгу с красным ободранным солнцем на обложке и большую неудобную с виду вытянутую тетрадь в твёрдом переплёте, стал что-то выписывать. Свечка стояла тут же, чуть сверху, а он писал:
«Исторiя говоритъ, что обычай этотъ существовал в Римской имперiи, въ Египте, у Грековъ и Индейцевъ. Такъ, напримеръ, Египетскiе жрецы, празднуя возстанiе Озириса, или новый годъ и вместе съ темъ, надевъ на себя личины и костюмы, соответствующiе божествамъ, ходили по улицамъ города».
– Прям шабаш, – комментирует Сильвана, Афоня усмехается, – А, представь, так бы правда ходили!
– Так и напишу, – улыбается.
Пишет