Каждая колонна была уникальна в этом переплетении следов времени. Когда внизу ярким всполохом сильнее разгоралось пламя, то свет, скользящий по серым стенам, выхватывал не просто мелкую сеть каменных морщин. Это были знаки. Пересечение линий, окружностей, многоугольников, фразы из забытых языков охватывали весь свод. Кривые границы расписанных площадей свисали вниз, будто надписи, отвоевавшие себе участок гранитного неба, пытались захватить и монолитный пол из отполированного камня.
Центр помещения был окружен сеткой ливневых систем. Вода, стекающая по колоннам, уходила вниз, в сложную канализационную систему, обустроенную внутри гор.
Витиеватые узоры переплетались и на полу. Иногда они вспыхивали – и тогда помещение озарялось светом. Иногда мерцали алым – и тогда из темных уголков зала тянулись к центру тени. А иногда начинали петь камни. Глухой звук поднимался к своду, и этот гул был слышен даже в дальних уголках подземного мира.
Но сегодня ни один звук не вырвался из ритуальной комнаты. Капель стекающей по своду воды аккомпанировала шепоту, который тонул в треске пламени темных свечей, расставленных вокруг расположившихся в центре фигур. Одна из них была обнажена.
Мужчина сидел на полу, скрестив перед собой ноги. Его руки лежали на коленях ладонями кверху и опоясывались голубым светом, идущим от кольца. Этот перстень на среднем пальце был выполнен в форме головы ворона с камнями вместо глаз. Он горел так, что вполне мог осветить в подземелье дорогу.
Седые прямые волосы мужчины закрывали лицо. Его глаза были закрыты, а губы сжаты в тонкую линию. Ровное и глубокое дыхание поднимало грудь, на которой не было ни одного свободного участка, не разукрашенного татуировкой. Эти символы оплетали плечи, руки и заканчивались лишь у запястья. Таинственные знаки сползали по телу вниз, опоясывали бедра, и спускались по ногам.
Кожа мужчины, и без того имеющая серо-зеленый оттенок, в отблеске свечей казалась мертвенно-бледной – будто неопытный гример перепутал краски и переборщил с пудрой.
Когда с губ обнаженного срывались слова, когда слова складывались во фразы, фразы – в предложения, а предложения – в заклинание, вспыхивал и таял один из рисунков на теле. Подстраиваясь под этот процесс колдовства, дрожали свечи, стонала земля и тянулись к фигуре тени, влекомые его силой. Они свивались, словно змеи, в клубки, ласкали его стопы, исчезающие в этом черном переплетении. На ладони плясала кровь, закручиваясь в замысловатом танце алых пятен, с пальцев на колени стекали искры. Но когда пространство помещения разбила молния, скольжение теней и кружение крови – все оборвалось стоном обнаженного мужчины.
Девушка, стоящая позади зеленокожего, вздрогнула – и зашуршала ткань ее темной рясы. Широкий капюшон, прикрывающий