– Собаку убивают что-ли? – испуганно прошептала повариха, невысокая, похожая на колобок на ножках Наиля.
Вой повторился, но уже глухо и коротко.
– Дак это же в кафе, девки! – вскричала Мария, соскакивая с места.
Все закричали и рванули внутрь.
– Волк залез! Волк! Бери палку, Наиля, – кричала Танзиля, ойкая и подпрыгивая от страха. Вся орава гурьбой ворвалась в зал, и встали как вкопанные, оторопело глядя как корчится в углу Калина. Она уже не кричала, а глухо стонала, уткнувшись лицом в пол. Тело ее неестественно содрогалось. Ее пытались поднять, что-то спрашивали, кто-то поднял упавший на пол телефон, кто-то тащил воду. С трудом женщину усадили на стул, обрызгали водой, дали выпить, заставили нюхать нашатырь, и кое-как привели в чувство. Она смотрела на всех снизу, словно не понимая что происходит.
– Калина что с тобой? Калина? Ты слышишь меня? – Мария потрясла подругу за плечи.
Та посмотрела на нее невидяще, Мария убрала руки, шепча:
– Калина? Что случилось?..
–…Нормально все…Я так… – застывшими губами произнесла та. Все отшатнулись. Потом наперебой засыпали ее вопросами, требуя объяснений. Но она молчала и вяло отмахивалась.
Все сошлось. Все ее чувства, все ощущения наползающей беды. Где, когда,– все сложилось в одну картину. Ей хотелось бежать туда, на пруд, хотелось повернуть время и спасти сына. Казалось, что это еще возможно, ведь совсем немного прошло дней. Она порывалась уйти, но возвращалась назад и непонимающе обводила всех взглядом, зал, потом шла на свое рабочее место и начинала мыть чистые стаканы, ставила их на поднос, задумывалась о чем-то, и опять принималась за работу. Она успокоилась неожиданно, отработала молча смену, и с каменным лицом пошла домой. Девчонки не должны были пока знать. Когда она звонила в морг, ей описали приметы неизвестного, поступившего в первых числах июля, и похороненного как бесхозника, потому-что за ним никто не пришел. А как она могла прийти? Она верила еще, что Марсель жив. Но приметы ее не волновали. Сердцем она поняла, что это ее сын. Ее плоть и кровь. Выстраданный, выношенный вопреки всем поносившим ее имя. Ведь рожала она его, не будучи замужем за его отцом. Ах, как она была счастлива. Как ждала когда сыночек откроет глазки, и она увидит какого они цвета. Потому-что загадала, что если черные, то назовет Марсель, а если серые, то Богдан. И ей, молоденькой девчонке, семнадцати лет, было по барабану, что на нее бегают смотреть женщины всего родильного отделения, и шепчутся в углах о ней, как о блуднице. Ее маленький сынок грел душу своим теплом, своей маленькой жизнью, своим криком и требованием груди. Что ей до всех сплетен? Она была самая счастливая мама, на всем земном шаре. У нее был Марсель, сокровище и величайшее чудо. Она никому не даст его в обиду, никто не посмеет сделать ему больно. Вот он научился сидеть, держать ложку, ест с мамой из одной тарелки ее борщ и хохочет, пытается попасть маме в рот своим куском