– Пока он меня не примет – я отсюда не уйду.
Старшина соображал минут десять, пыхтел, сопел, но всё же взялся за телефон, прикрывая трубку ладонью, подобострастно доложил:
– …да, да, требует… Что? Слушаюсь!
Пристроил трубку на рычаг, брюзгливо процедил:
– Сейчас выйдут к вам, ждите.
Вскоре на лестницу вывернулся сверху пухленький лысоватый чиновник, сбежал вниз.
– Это вы? Евгений Петрович очень заняты. Они не могут вас принять. Да и часы сейчас, и день сегодня не приёмные.
– Я не уйду, пока не поговорю с ним. Мне надо всего минут пять, – решительно отчеканил Борис.
Чиновник попытался было что-то вякнуть, Борис твёрдо перебил:
– Повторяю, мне срочно нужно поговорить с ним по важному для него делу.
Посыльный испарился. Через две-три минуты телефон на столе дежурного зазуммерил. Старшина, вытянувшись в струнку, прогавкал:
– Есть! Понял!
…И на что Борис тогда надеялся? Разговор с Вальяжным получился дурацким, ненужным, нервомотательным. Борис во время аудиенции сидел сгорбившись, уставясь в ковёр, не желая лицезреть ни циклопических размеров Т-образный стол, ни громадный портрет Ельцина, ни самого хозяина необъятного кабинета. Надо было уходить, но Борис по инерции, назло продолжал тягомотный диалог:
– Ваш сын с приятелями изнасиловал мою жену, убил моего ребёнка…
– Прекратите, в конце концов! – шарахнул по столу Вальяжный. – Это ваши бредни. Даже из Москвы приезжали, разбирались – что вам ещё надо? Я понимаю, у вас горе, но ведь и других понимать надо…
– Где ваш сын? Я хочу с ним поговорить.
– Я же сказал: сына моего в городе нет, он – далеко. И в последний раз предупреждаю: если вы не оставите нас в покое – пеняйте на себя.
– Что, в психушку упрячете?
– В психушку не в психушку, но меры примем.
Борис вдруг издевательски осклабился прямо в лицо Вальяжному:
– А если я меры приму, а?
Тот посмотрел напряжённо, пытаясь понять. Раздражённо-брезгливо махнул рукой.
– Всё, не хочу вас больше слушать! До свидания.
– До сви-да-ни-я, – многозначительно, растягивая слова, ответил Борис. – Вот именно: до сви-да-ни-я!
Он встал, отпихнув стул ногой, пошёл к двери, взялся за сверкающую бронзой ручку, но внезапно обернулся и, сквозь слёзы, прорычал:
– Не-на-ви-жу!
Вышел и наотмашь саданул массивной резной дверью.
Несколько дней после того визита к Вальяжному Борис ходил задумчивый, отстранённый, угрюмый сверх меры.
Как-то они сидели с Надеждой в креслах, отрешённо уставившись в булькающий и мерцающий телеящик. Молчали. Они с того дня теперь всё больше молчали, избегали встречаться взглядами, словно воздвиглась меж ними стена – прозрачная, проницаемая, но вязкая, плотная. Борис вдруг встал, прошёл на кухню, пошарил по шкафам, в ящике стола. Вышел на лоджию, поискал в коробке с инструментами. Куда же он запропастился?
Наконец нашёл – складной