Я оставил его в покое и приступил к готовке ужина. До меня донеслись шаги Миранды сверху, приглушенные, как будто ходила босиком. Вероятно, шла в ванную, чтобы прихорошиться. Для меня. Я представил ее влажной после душа, в ночной рубашке, открывающей гардероб и выбирающей белье. Шелк? Да. Персиковый? Прекрасно. Пока разогревалась духовка, я раскладывал ингредиенты на столешнице. После целого дня алчной биржевой игры ничто так не успокаивает, как приготовление еды, этого архетипа заботы о ближнем. Я оглянулся через плечо. Просто поразительно, как все меняет одежда. Адам сидел за столом, положив локти на стол, словно мой давний приятель, ожидая, пока я налью первый вечерний бокал.
– Я собираюсь обжарить курицу в масле с эстрагоном, – сказал я ему.
Это было озорством с моей стороны, учитывая его строгую электронную диету.
Но он ответил мне, ни разу не запнувшись, самым ровным тоном:
– Хорошее сочетание. Но траву легко сжечь, пока ты подрумяниваешь птицу.
Подрумяниваешь птицу? Правильная формулировка, но нетипичная для устной речи.
– А что бы ты посоветовал?
– Накрой курицу фольгой. Судя по ее размеру, я бы сказал: на семьдесят минут при ста восьмидесяти градусах. Затем насыпь траву в сок и подрумянивай при той же температуре пятнадцать минут без фольги. Затем слей жидкость с эстрагоном и растопленным маслом.
– Спасибо.
– Не забудь дать курице постоять десять минут под салфеткой, прежде чем нарезать.
– Я знаю.
– Извини.
Не вспылил ли я? К началу восьмидесятых мы все давно привыкли разговаривать с роботами – в машине и дома, при обращении в торговые центры и клиники. Но Адам взвесил мою курицу, не приближаясь к ней, с другого конца помещения,