ведь для мира свои есть причины —
в сложном мире живем, понимаем, что в нем
слишком зла много, неустранимы
глупость, тупость людская и ложь напролом,
словно главная цель для наживы.
И портал этот видел трехлетний малыш,
он увидел тоннель в красном цвете,
попросил его дать, чтобы мать не пугать,
мы в игру превратили всё это.
Из портала ко мне гость идет иногда,
и на зеркале след оставляет,
когда сплю, то обычно почти что всегда
моим волосом словно играет,
то закрутит пучок,
то вплетет колосок,
а то ладанку вовсе засунет.
Я привыкла к всему,
я же знаю – ему
все привычно, Добру,
и Добро это в мир сей прибудет.
Уроки Пушкина
А вот сейчас я расскажу
о роли Пушкина в моём прозреньи,
о даре сказочном, осуществленьи
невероятнейшего обновленья.
Я никогда не думала о том,
что буду я поэтом, при всём том,
что никогда поэзию я не любила
и всю историю я не учила.
И, темнее менее, но это факт,
теперь я думаю лишь в такт,
построчно и рифмованно, так, будто,
вся жизнь была лишь – временный антракт,
а вот сейчас открылось всё,
что и должно было открыться,
чтобы судьбе моей свершиться,
как и задумано Всевышним то.
О, милый Пушкин, вечный Гений,
благодарю, что выбрал ты меня,
и что открыл передо мною двери
волшебной сказки, мир любя!
Тебя читаю. Как всё ново!
И открывается то слово,
что в детстве… так… читала я,
через строфу переступя.
Я в молодости всё не понимала,
мне непонятен был твой стиль письма,
но знала я одно, что это слово —
лишь Гению подвластно на века!
Я для себя поставила табу —
писать как Пушкин – не подвластно никому,
а посему я даже не пыталась,
чтоб написать строфу, хотя б одну.
Вся молодость – работа, дом, заботы,
нет дела до поэзии совсем,
а посему читать великого поэта
мне было некогда, да и зачем?
Всю молодость меня кружила вьюга,
я знала – впереди лишь темнота,
и только в сорок пять пришла ко мне подруга,
что Лирою зовётся в честь тебя.
Как долго понимала я себя!
Русский язык я с детства знала,
всегда прилежно изучала
все правила чистописания,
как будто глубину познания
в меня вселял какой-то дух,
всё принимала я за двух.
Всегда я нежно познавала
то русское родное слово,
как будто слово – невесомо.
Мне слово мата – незнакомо,
его не понимала я и, словно,
жила, любя то чисто слово,
была тиха, немногословна
и к богословию