и не родится новый Парацельс,
чтоб исцелить от этой адской смеси.
И в панике, в удушливом дыму,
где не найти спасительные двери,
привыкшие не верить ничему,
мы и себе, наверное, не верим.
Та ложь во всём, до гробовой доски —
в слепой судьбе, в молчанье утлых улиц…
И если мы умрём не от тоски,
то, значит, даже в этом, обманулись.
* * *
Мы верили чужим словам
назло своим врагам идейным,
хоть вождь бредятину сливал,
пусть не совсем членораздельно.
Жизнь проходила полосой —
то слишком чёрной, то светлее,
и очередь за колбасой
длинней была, чем к мавзолею.
Следил за нами чей-то глаз,
мы словно были на закланье…
Но что-то шевелилось в нас —
какой-то проблеск пониманья.
И был во всём банальный крап,
а это шулерство – не в жилу:
мы не приветствовали крах
того отжившего режима.
Казалось, наступал пролог
другой, какой-то новой схемы.
Но почему опять пролёт,
и снова строим на песке мы?
И снова ниже мы травы…
Неужто кровь такая рабья,
что доведется нам, увы,
вновь наступить на те же грабли?
* * *
Ночь кругом, немота ледяная,
и опять я себя обману:
обнаженную, словно Данаю,
жаль мне эту большую страну.
Нет, не жалко – ведь всё на пределе,
и покой навсегда унесён,
и за что наши предки радели, —
позабылось, как утренний сон.
И не надо по-нищенски охать —
это, в общем, закон бытия.
Вот и всё. Завершилась эпоха,
несчастливая эра моя.
* * *
Время вновь проявляет монаршую власть,
обжигающим снегом заносит сады.
И однажды оно может камнем упасть,
может бомбой обрушиться с высоты.
Астероид ли это, иль стая ракет
принесут нам погибель, отравят поля?
И последует дальше, ужё налегке,
без людей и зверья голубая Земля.
Очень страшно, когда неизвестен конец,
когда профиль судьбы акварельно размыт,
Когда ты, словно мелкая рыбка-живец
на крючке, чтоб тебя проглотили сомы.
Это страшно, когда неизвестен исход,
когда скрыться нельзя и не там, и не тут,
и не начат ещё тот неправедный год,
когда больше не будет часов и минут.
* * *
Вновь стране предвещают распад,
мы больнее друг друга пинаем,
и Христос не однажды распят —
каждый день мы его распинаем.
Мы смирились, похоже, с судьбой,
её прихвостни и брадобреи.
Мир спасут только шок, только боль —
лишь тогда люди станут добрее.
Но,