Бросаюсь в неприметный домик своего случайного друга, еще раз смотрю на фотографию – он и она, только сейчас понимаю, где я её видело…
– Так это же весна… весна!
Он кивает:
– Да. Её звали весна.
Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, понимаю, тут не до смеха.
– Так весна же тоже не вечная… вы… вы когда с ней познакомились?
– В марте.
– Ну вот, видите, все правильно, в марте она пришла, в мае её не стало… Что вы хотели, весна тоже три месяца живет…
Он бледнеет.
Понимаю, что делаю ему больно.
Очень больно.
Тихонько ускользаю прочь из дома – запахами цветов, шорохом ветра в листве, шумом дождя. Буквально натыкаюсь на того, в клетчатом халате, только он уже не в халате, на нем другое что-то…
– И что это? И что это, я вас спрашиваю?
– А… а что?
– Нет, вы на него посмотрите, оно еще спрашивает! Какой сейчас месяц, разрешите узнать?
– А-а-а-а…
– …вот именно, август! Ав-густ! А где грибы, хотел бы я знать?
– А…
– Бэ! Маслята, подберезовики, белые – где все это? А лисички, лисички где, я вас спрашиваю? А черника? Первое августа на дворе, Ламмас, Лугнасад, свадьба луга, черничные пироги пора печь – и где черника, я вас спрашиваю? Вы как работаете-то вообще?
Вспыхиваю:
– А ничего, что Лугнасад – начало жатвы? Что-то я не припомню, вы когда последний раз в руки серп брали? А косу?
– Да как вы смеете!
Он бросается на меня, – что-то происходит, отступаю от него, но не в пространстве, а как-то по-другому, почему-то тает человек передо мной, почему-то пропадают яблоки на ветках, почему-то снова пробиваются одуванчики.
Десятое июня, вот почему.
Смотрю на себя, наконец-то снова чувствую свое тело все, целиком, – остаться бы здесь навсегда, в первом своем дне, когда еще толком не понимаю, кто я, и что я.
Даже не удивляюсь, что я могу вот так легко шагнуть в июнь.
Ведь я – лето.
Ловлю себя на том, что иду теми же улочками, что и в первый день, сворачиваю к переулку, за которым начинается овраг. Сейчас я снова увижу её, почему я хочу снова увидеть её, почему…
Смотрю на умершую весну, в её волосах еще остались белые цветы, уже мертвые, но еще не потерявшие свою красоту. Спускаюсь в овраг, зачем-то поворачиваю мертвое тело, что я ищу, что мне вообще здесь нужно, что, что…
…вот оно…
Глубокая черная рана на груди.
*
– …вы трогали тело?
Да… мне показалось… а вдруг она живая еще… а вдруг еще можно что-то сделать… массаж сердца там, или я не знаю…
– Так может, вы и убили?
Вздрагиваю.
Вот оно, началось…
Тут же парирую:
– Так вы проверьте, когда она умерла, тут дней десять прошло, а я же тут только сегодня…
– …опоздали на десять дней! – добавляет господин в клетчатом халате, нет, это не халат у него, это пальто, да что за господин