Все перерывы, весь учебный день они вели себя так, как будто их друг для друга не существовало, нарочно не замечали друг друга, а когда, наконец – то, этот мрачный, злосчастный день подошел к концу, Таня ушла, сдерживая глубоко затаившееся разочарование, и на глазах у неё застыли слезы.
Они не замечали друг друга всю неделю, а когда в субботу в конце занятий Сергей уже собирался уходить, Таня вдруг, сама для себя, неожиданно подошла к нему и слова потоком хлынули из неё:
– Привет! Что же ты забываешь старых друзей? Сегодня вечером ты свободен?
Сергей вдруг весь съежился, стушевался и ответил извинительно:
– Ну, что ты, Ласточка, как я мог забыть? Но то было тогда. А сейчас я занят… Давай в другой раз.
Бросил это и умчался со своим неизменным Князевым. Но для Тани это был уже крах. Это было совсем не то, о чем она мечтала, о чем переживала все эти дни. Камень неразделенной любви тяжело упал на её душу. Она долго переживала, но потом её воля укрепилась. Она стала взрослее и серьезнее. Мир виделся ей уже в не таких радужных красках, как раньше. Он стал более ломким, хрупким, и Таня бережно и осторожно стала относиться к нему. Но в глубине души осталась, осела печаль, которая с годами не проходила. И все же те часы, когда цвело, распускалось свежим бутоном роз чувство, не забылись ею никогда. Она понимала, что в тот вечер была действительно счастлива… Правда потом пришла ревность и зависть – чувства, которые Таня стремилась изгнать, но не смогла.
Следующим летом в лагере труда и отдыха она всюду старалась быть рядом с Сергеем, старалась ему понравиться. Откуда-то у неё, ранее такой застенчивой, появилась смелость: она громко говорила, смеялась, стараясь обратить на себя внимание. Он же относился к ней ровно и как-то полушутливо, снисходительно, и Таня каждый раз для себя делала вывод, что он не ценит их встреч, её внимания. С завистью она смотрела, как красивая Зоя Калинова, тонкая и гибкая, как тростинка (она занималась в балетной студии) укатывала с Сергеем куда-то на велосипеде, взятом у доброго физкультурника, как звонко смеялась Зоя, когда он шутил, как она всем телом прижималась к нему. И Таня ловила себя на том, что не может видеть её ровные алебастровые зубы, огромные голубые глаза.
Таня сердилась на себя, уходила разочарованная куда-то в рощу, на луга. Там, в многоцветье красок, в изобилии густых пахучих трав и цветов, они с Розой тихо читали стихи, погружаясь в мир Бунина и Блока, Есенина и Цветаевой, свободно говорили о чем-то чистом и возвышенном. И душа переполнялась благостью, ожиданием и надеждой, и острые нанесенные любовью раны затягивались, зарубцовывались…
Таня замерла неподвижно под душем, а затем, выйдя из ванной, начала растирать себя полотенцем. По привычке глянула в зеркале, все больше удивляясь. Она превращалась в красивую, хорошо сложенную девушку: тело приобретало рельефность и округлость, как будто бы искусный скульптор