Софья принадлежала не только к знатному, как и все смолянки, но и очень богатому род, что делало ее предметом особого отношения начальства и, следовательно, некоторой неприязни институток. Когда девушку отпустили на целую неделю домой, что вообще противоречило уставу, зависть сверстниц еще более усилилась. Одна только Наденька не изменила своего отношения к княжне.
Уже несколько дней Софью тревожила одна мысль: рассказать или не рассказать? Надя давно заметила: что-то произошло с подругой – она стала задумчивой, порой рассеянной. Но девушка и не догадывалась, какой переворот произошел в душе Софьи всего за неделю отсутствия.
Да, чувство к Рунскому в эти несколько дней разлуки все росло и теперь, казалось, наполнило все существо Софьи. Так, что девушке непременно нужно было с кем-то поделиться своею радостью и, одновременно, печалью. Хотя сейчас счастие ее было полным – совсем недавно осознав, что любит, и еще не начав скучать в разлуке, Софья уже имела ценнейшее, что может быть в ее случае – письмо любимого.
«Все же я не буду ничего скрывать от Nadine и расскажу ей о нем. Она же не утаила от меня, что любит Петра Александровича…только я назову его Гориным – это же не будет обманом», – решала Соня.
Да, Наденька тоже была влюблена, причем в институтского профессора российской словесности, Петра Александровича Плетнева. Это было не то традиционное «обожание», распространенное среди институток, каждая из которых выбирала себе «предмет» – сначала из числа старших воспитанниц, а затем из учителей, но первое настоящее чувство, скрываемое Наденькою ото всех, кроме ее наперсницы Сони. Профессор Плетнев вел российскую словесность не только в Смольном, но и двух других институтах благородных девиц – Екатерининском и Патриотическом, так что вне занятий Наде редко приходилось видеть его, что очень печалило девушку. Но от доверительного разговора в тиши дортуара становилось не так тоскливо, тем более, что Соня всегда готова была выслушать подругу, сколько бы она не говорила об обожаемом Плетневе.
Княжна было собралась с духом, чтобы открыться Надине, как в дортуар влетела Анечка Тольская, маленькая пухловатая блондинка в смешных белокурых кудряшках, несмотря на свои восемнадцать, глядевшаяся абсолютным ребенком.
– Mesdam’очки, сейчас дадут звонок на прием, что же вы сидите здесь? Муранова, Ветровская