От свежего морозного воздуха у девушки невольно закружилась голова и она, беспомощно оглядевшись, присела на лавочку.
– Вам плохо? – услышала Шура чей-то голос и, невольно вздрогнув, подняла голову. Перед ней стоял высокий парень в расстёгнутом полушубке, который, несмотря на довольно крепкий морозец, был без шапки.
– Да, мне плохо, – шелестящим эхом отозвалась девушка. – Мне очень плохо!
– Так давайте я помогу вам, – весело улыбнулся незнакомец. – Куда вам ехать или идти? Меня, кстати, Семёном зовут, – он помог Александре подняться и с готовностью подставил свой локоть.
– Спасибо, – Шура невольно замешкалась. – Спасибо… Семён, – с трудом произнесла она и, упрямо поджав губы, направилась к выходу из парка.
Девушка доехала до своей деревни на попутной машине, с пугающим содроганием вошла в холодную, сиротливую избу и погрузилась в одиночество, не желая никого видеть, общаться с кем-либо. К ней заходила только бабка Катерина, изредка, чтобы удостовериться, что «сиротинка руки на себя не наложила», как она самолично рассказывала любопытным соседкам.
Через неделю добровольного заточения Шура вышла из дома и, затравленно оглядевшись вокруг, направилась в контору, к председателю. Тот сидел один и с сосредоточенно-умным видом что-то высчитывал на стареньких счётах. Услышав скрип входной двери, он поднял голову, кивнул в знак приветствия и, скупо улыбнувшись, указал головой на стоявший рядом стул.
– Присаживайся, Ляксандра. Что там у тебя стряслось? Выкладывай, да побыстрее, а то, видишь, некогда мне, – он с удрученным видом кивнул на ворох ведомостей, в беспорядке лежавших на столе.
– Дядь Миш, – робко пробормотала Шура, обращаясь к председателю. – Я решила уехать.
– Как? Куда уехать? – очнулся Михаил Егорович и, оторвавшись от бумаг, внимательно посмотрел на сидевшую перед ним девушку.
– Куда угодно! – отчаянно воскликнула девушка. – Только подальше отсюда! Не могу я здесь! Дома стены давят, а на улицу выйдешь, как на юродивую смотрят! Хотя бы в леспромхоз. Говорят, что на дальнем кордоне пилораму поставили и там требуются рабочие! И могилки родителей рядом и от дома недалеко! – Шура закончила возбужденную тираду и выжидающе смотрела на председателя, который, пристально глядя на неё, закурил папироску.
– Уехать, конечно, можно. От людей, – многозначительно произнёс он после недолгого молчания. – А от себя, девка, не убежишь! Думаешь, там легче будет?
Шура молчала, угрюмо склонив голову.
– Отговаривать тебя не буду, не имею права, – председатель потушил папиросу в стоявшей перед ним консервной банке и тяжело вздохнул.
– Бежит молодежь из деревни. А почему бежит? Да потому, что в деревне работать надо. С утра и до самого вечера. Поезжай, я распоряжусь, чтобы тебе выдали расчёт и трудовую книжку, – он вышел из-за стола и, проводив Шуру