Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь. Элтон Джон

ненавидели его! И мой отец – сильнее всех. Ему вообще не нравилась музыка – кроме, пожалуй, Фрэнка Синатры. Но особенно его раздражало аморальное, по его мнению, влияние музыки на общество: «Посмотрите, как они одеваются, как себя ведут, как качают бедрами и выставляют напоказ свои причиндалы. Ты не должен иметь к этому никакого отношения!» А если бы я вдруг стал иметь к этому отношение, то в глазах отца превратился бы в «промышлялу» – в Британии так называли мелких жуликов, готовых урвать хоть что-то на любом сомнительном дельце. Отец и без того был уверен, что ничего путного из меня не выйдет – ведь я неправильно ем сельдерей. А рок-н-ролл уж точно приведет меня к полной деградации. При одном лишь упоминании об Элвисе или Литл Ричарде он разражался гневной тирадой, основной темой которой было мое неминуемое превращение в «промышлялу». То есть сейчас я с упоением слушаю Good Golly Miss Molly, а через пять минут уже прячу под кровать краденые нейлоновые чулки и бегу на улицу, чтобы в темных закоулках Пиннера зазывать честной народ на игру в наперстки.

      Конечно, ничего подобного со мной не могло случиться – в подростковом возрасте я был невинней монаха-бенедиктинца. Но отец не хотел рисковать. В 1958 году, когда я начал учиться в средней школе округа Пиннер, уже было заметно, как меняется мода. Люди стали одеваться по-другому – но только не я. Мне категорически запретили носить все, что хоть как-то ассоциировалось с рок-н-роллом. Кит Фрэнсис рассекал в остроносых туфлях – носы у них были длиннейшие, казалось, они появляются в классе на несколько минут раньше самого Кита. Я же одевался по-прежнему, как отец в миниатюре, и туфли мои, как ни печально, в длину точно равнялись ступне. Единственным намеком на рок-н-рольное бунтарство были очки, выписанные доктором, – а точнее, то, как я их носил. По назначению врача мне полагалось надевать их, только когда я смотрю на доску, сидя в классе. Я же, ошибочно воображая, что в очках похож на Бадди Холли[30], носил их не снимая и тем самым планомерно разрушал себе зрение. И в итоге мне пришлось-таки носить их постоянно, но уже по предписанию доктора.

      Слабое зрение подкинуло мне проблему, когда дело дошло до открытий сексуального плана. Точно не помню обстоятельств, при которых отец застал меня за мастурбацией. Думаю, я пытался скрыть последствия, а не занимался, собственно, самим делом. Но я точно не напугался до смерти, как можно предположить, и в основном потому, что не понимал сути своих действий. Нет, правда. В сексе я очень поздняя пташка. Интерес к нему у меня пробудился на третьем десятке, хотя потом я сделал все, чтобы с лихвой наверстать упущенное. Но в школе похвальбы друзей приводили меня в искреннее недоумение: «Ага, братан. Ну, пригласил я ее в кино. И там малость помацал». Помацал? Что это вообще значит? Зачем все это?

      Я думал, что всего лишь пробую вызвать у себя некие приятные ощущения, у меня и в мыслях не было, что это пробуждается моя сексуальность. Тем не менее, поймав меня на месте преступления, отец поведал мне расхожую байку о том, что если я буду делать это,