– Вот идёт еврей, надо его спросить, а то с этими каши не сваришь, – говорит мой возница Владек.
Оказавшийся хозяином корчмы, еврей шёл в своём длинном кафтане, с той лёгкой походкой и быстрым взглядом, которые так мало вяжутся и с основательными движениями хохла, и с его глубокомысленным, но безрезультатным для видимого общения взглядом.
– Скажите, где здесь остановиться?
Молодое лицо еврея уставилось в нас, большие выразительные глаза на мгновение заглянули в глубь и он проговорил с соболезнованием, пожимая плечами и вытягивая свои длинные руки:
– Где же для вас тут будет помещение, кроме как у пана-помещика?
– Нет, мы к помещику не поедем.
– Отчего? – быстро спросил еврей, – помещик наш будет за честь для себя считать принимать у себя таких «пожондных» (порядочных) гостей.
– Нет, нет – мы к помещику не заедем: денег он не возьмёт…
– Де-е-нег? Что вы? Как можно. Он просто так, он так рад будет…
– Ну, а без денег к незнакомому человеку мы не поедем.
– Тут разве долго познакомиться…
– Нет, не поедем. Так где-нибудь…
Мечтательные глаза еврея раздумчиво уставились в пространство, он пожал плечами и проговорил:
– Я уж не знаю.
– Отчего нас крестьяне не пускают?
Он энергично вздрогнул:
– Ох! ну, и что вы хотите? Мужик себе сейчас в думку возьмёт и то, и то сё и сам себя так раздумает, что ничего уж не сделаешь с ним… Я не знаю, что и делать вам. Я бы свою корчму вам с удовольствием дал, только не годится она для вас.
– Отчего не годится?
– Известно, грязь… Бедно живём… комната одна.
Но так как выбора не было, то мы и остановились в корчме.
У еврея жена молодая ещё женщина, начинающая полнеть, с чёрными: и мягкими и строгими. глазами, красавица типичная, сочная и свежая, как поспевшая слива. Маленький грудной ребёнок-мальчик весёлый, черноглазый в мать, откинется от груди, смеётся весёлый, счастливый… Что-то ждёт его в жизни?
Лицо хозяина уже помято этой жизнью, история его простая, обыкновенная и из очень невесёлых. Был солдатом в Самарканде. Изучил там ремесло – выделку ватных полотнищ из хлопка. Пока служил, имел право жить, кончил – предложили в двадцать четыре часа оставить и возвращаться на старое пепелище. Приехал с женой и никого уж не застал здесь. Отец и мать умерли, братья и сёстры разбрелись кто куда, в погоню за куском хлеба. Теперь он сидит здесь караульщиком могил близких.
– Отчего же вы водкой не торгуете?
– Не позволено… Огорода нельзя развести… Да и водкой торговать расчётов нет: если разбавлять, мы не желаем.
– Что