Тем временем почти вся свита Мелинды оказалась в зале. Паланкин остановился почти вплотную к группе жрецов высшего посвящения, все остальные разошлись кто куда. Девушки в одеждах из живых цветов примостились в изящных позах около скульптурной группы, изображавшей странное переплетение тел. Стремительность, девушка и юноша, заняли места у крылатых статуй; девушка, изображающая все Живое, села на спину серебряного единорога – кончик его алмазного рога засиял как звезда. А мужчина в темно-сером балахоне положил руку на что-то, что не имело названия на людском языке, ибо к миру людскому не относилось. Тэлпмораук однако остался на месте, встав сразу же после Коварства. Он положил руку на эфес шпаги и замер, глядя немигающим взглядом прямо перед собой.
Паланкин опустился, Мелинда с легкой улыбкой со слабым налетом властной надменности мягко поднялась и спустилась на дорожку. Все семь жрецов высшего посвящения преклонили перед Хозяйкой колени.
– Встаньте, – мягко, но повелительно произнесла она.
Семь фигур в разноцветных одеждах выпрямились и откинули капюшоны. Верховный жрец высшего посвящения шагнул к Мелинде и чуть глуховато промолвил:
– Все готово, госпожа!
– Вот и отлично, дорогой мой Роньон, пора приступать.
Да, это был Роньон, старый слуга Мелинды. Строгим, но справедливым управляющим замка знали его крестьяне. Суровым и беспощадным магистром черной магии знали его посвященные. Он еще раз поклонился, развернулся и пошел по ковровой дорожке, туда, откуда они все появились. Шесть жрецов последовали за ним. Сдвинулись с места и неподвижные до сих пор Хранители. Мелинда и не отстававший ни на шаг Тэлпмораук двинулись следом. Как только за последними Хранителями закрылась дверь, свита Мелинды потянулась в открытые коридоры, радиально расходящиеся от Главного Зала, причем старик так и не вышел из медитации, и его кресло плавно