– Татьяна-Татьяна… – мужчина, слушавший гневную речь дочери весьма внимательно, чуть покачал головой и, поднявшись на ноги, направился куда-то в левую от дивана сторону, продолжая говорить на ходу, – Сколько ненависти и злости в твоем маленьком сердечке… И до чего же это огорчает меня, если бы ты только знала. Дочь не должна идти против отца, как и отец против дочери. Милая, – маг дошел до небольшого, как-то не вписывающегося в общий антураж обстановки, обшарпанного столика и, остановившись возле него, обернулся, – Я никак не мог навеять тебе это видение. Твое сознание – игрушка в твоих собственных руках, только в твоих и ни в чьих более. Уверен, если бы ты не болела, ты бы вспомнила об этом.
– Я не настолько болею, чтобы страдать склерозом! – огрызнулась девушка и, скрестив руки на груди, демонстративно отвернула голову, чуть приподнимая подбородок, – И если ты велел Ричарду притащить меня сюда лишь для того, чтобы внушить мне, что я спятила, ты крупно просчитался!
По губам ее собеседника змеей скользнула быстрая, насмешливая ухмылка. Скрывая ее, он поспешил вновь отвернуться к столу. Слуха девушки коснулось тихое позвякивание, и она с удивлением вновь обратила взгляд на отца. Тот, чуть склонившись над столиком, что-то делал на нем, заслоняя его отчасти спиной, и Татьяне, предпочитающей быть в курсе того, какими делами занимается маг, пришлось немного откинуться назад, заглядывая сбоку.
Столик, за которым сейчас возился мужчина, действительно привлекал внимание. По сравнению с прочей, либо действительно раритетной, либо удачно прикидывающейся таковой мебелью, он казался беженцем из хижины бедного столяра. Грубо и явно наспех сколоченный из неотесанных досок, не покрытый ни единым слоем лака или краски, он, тем не менее, представлял собой едва ли не самый важный предмет интерьера в этой комнате, ибо столешница его была заставлена таким количеством неожиданных для взгляда пленницы предметов, что это невольно притягивало внимание и, вместе с тем, настораживало.
Столик казался развернутой переносной лабораторией какого-нибудь маститого специалиста по химии или физике. Впрочем, стоило внимательнее приглядеться к уставляющим его колбам, ретортам, пробиркам, как заполненным наполовину чем-то неизвестным, так и совершенно пустым, лишь приготовленным для заполнения; к небольшому микроскопу, поверх которого небрежно была накинута испачканная