Мы в ней почти не участвовали, лишь отвечали на задаваемые вопросы, которые казалось бы совершенно не относятся к данной ситуации. В первую очередь были обзвонены все возможные больницы и полицейские участки. А также знакомые и знакомые знакомых всевозможных людей, некоторые из которых даже не были знакомы с ним лично. И пока все это продолжалось, желающих помочь в два раза прибавилось. Мы оккупировали детскую площадку, скамейки и качели, кто-то сидел на голой земле, но все неустанно что-то делали. Я смотрел на них и думал, а что если бы мне понадобилась помощь, будучи в том мире. Помог ли бы хоть кто-нибудь из тех черно-белых людей в пластиковых одеждах? Хоть один остановился бы? Все-таки на руках их дорогие часы и время расписано по минутам, и там нет места стриптизеру с суицидальными наклонностями. Но для чего же вообще в их двадцати четырех часах есть место? Мои люди здесь, они страдают, любят и волнуются, и я точно знаю, что под старыми одеждами бьются живые трепещущие сердца. И я не хочу знать иного мира. И часы мне, пожалуй, не нужны.
Через часа два, одна очень милая женщина, жена одного из пьяниц, Грэга, принесла всем воды и на скорую руку приготовленной еды – вареные яйца, бутерброды и небольшую кастрюльку еще горячих макарон. А еще через несколько часов, люди начали уходить. Вечер подступил вплотную и уже неприветливый ветер разгонял всех по домам. Так ничего и не прояснилось. Мы так ничего и не смогли узнать. Но сейчас это было не так уж и важно. Мы нашли куда большее, чем искали.
Мы отблагодарили каждого, кто пришел нам на помощь. Когда ушел последний человек, и на детской площадке стало невыносимо пусто, словно разом вырубили густой девственный лес, мы сели на эти скрипучие качели. Я заметил, что в тех самых глазах, которые хранят так и не разгаданную тайну, стоят слезы. Они текли одна за другой, прокладывая путь для своих последователей. Мы не трогали друг друга. Нам этого было не нужно. Вот так сейчас, сидя на качелях, а Окурок, помещаясь лишь на половину, мы были ближе друг к другу, чем когда-либо.
Вечер, махнув на троих незнакомцев рукой, покинул этот город. И ночь в ослепительном звездном наряде по-королевски взошла на трон, сверкая полумесяцем на своей голове. Усталость текла по венам, смешиваясь с кровью, и сил не было даже на лишний глубокий вздох. Кое-как поднявшись, мы побрели к нашему подъезду. Сто метров казались олимпийским биатлоном. Аккуратно вышагивая по неосвещенному асфальту, мы словно проваливались в темноту. Вот так все вместе. Как пришли сюда, так и уйдем.
Ключ не хотел открывать эту чертову дверь. Входил, но не с первого раза поворачивался. Почему-то я подумал об этой парочке как о супругах-пенсионерах, которые слишком стары для подобного рода вещей. Поддавшись с третьей попытки дверной замок пустил нас внутрь.
Невероятный запах жареной курицы