Хлопнула дверь в прихожей и в комнату вошел хозяин квартиры. Увидев задумавшегося Романова с пачкой листков в руке, Ксенофонтов поинтересовался:
– Как прошла встреча? Сообщил Соловьев что-либо интересное?
– Да, сообщил. Не знаю, что и думать, – ответил гость, по-прежнему погрузившись в свои мысли.
Романов встал и, посмотрев на Ксенофонтова, сообщил:
– Слишком все неожиданно. Мне надо подумать, а сейчас пора ехать. Разговаривать некогда, потом с тобой свяжусь. Соловьев по-прежнему будет тебе звонить дважды в день. Будь добр, не спеши своим докладывать об этой встрече. Очень тебя прошу.
Григорий Васильевич протянул руку и после энергичного рукопожатия вышел из квартиры.
Ксенофонтов пребывал в растерянности. Таким он Романова еще видел. Что же произошло при встрече? Почему Глава Ленинграда выглядел таким пришибленным? Что ему сообщил Соловьев? Почему он не услышал никаких инструкций хотя бы на первое время? Не доверяет? Что означает настоятельная последняя просьба? Он ведь обещал и сообщал, в каком случае молчать не будет.
Наконец он вспомнил о пишущем магнитофоне. Может Романов рассчитывал, что, прослушав запись, я все пойму, а на анализ и разбор разговора действительно уже времени не оставалось?
Он остановил запись и перемотал пленку в начало. Запустил и, закурив, присел в кресло, приготовившись слушать. Слышит свой предварительный разговор с Романовым. «А запись неважная!» – машинально отмечает. Опыта в установке прослушивающей аппаратуры у него мало или плохой микрофон. Наконец послышалось начало разговора Романова с подростком:
«Сережа, ты сам хотел нашей встречи. У меня не так много времени. Не скрою, ты меня заинтересовал. Слушаю тебя».
«Простите Григорий Васильевич, но мне надо отлучиться, буквально на минуту».
И тишина! «Что такое? Куда Соловьеву нужно было отлучаться? Опять он прокололся с подростком! Тот снова придумал какой-то финт! Ах, сука!» – оперативник почувствовал раздражение. Послышался какой-то стук в динамике и голос школьника:
«Григорий Васильевич, ознакомьтесь, пожалуйста, с этим». И вновь продолжительная тишина.
«Вот что за листочки держал в руке Романов! За ними, наверное, ходил Соловьев!» – догадался. Заранее написал и спрятал снаружи квартиры. Предусмотрел прослушку и обыск перед встречей. Ай да парень!» – восхитился старый оперативник. Такому в органах цены не будет, хотя к какому начальнику попадет. Умных нигде не любят. Даже его, постороннего человека Соловьев злит, раздражает и восхищает одновременно. Обидно чувствовать себя проигравшим при его опыте оперативной работы. Получается, подросток